Нора тронула ее за плечо:

— Бриджид…

Та подняла на нее взгляд.

— О, Нора, — шепнула она, с усилием поднимаясь. Юбки и передник задрались на раздувшемся беременном животе, так что виднелись щиколотки. — Такое горе! Мартин был крепкий мужчина. Ты-то как теперь?

Нора собралась ответить, но промолчала.

— Слышь, мы с самим принесли тебе разное, что может пригодиться. — Она мотнула головой, указывая туда, где сидели и курили ее муж и Питер. — Я на стол корзину поставила.

— Знаю. Анья показала. Спасибо вам обоим за доброту. Я вам заплачу.

— Тяжкий тебе выпал год…

Нора сделала глубокий вдох.

— Не знаешь, что там с выпивкой?

— Шон принес потинь.

Бриджид указала рукой туда, где дядя Дэниела Шон Линч ставил на пол два глиняных кувшина. С ним была его жена Кейт, женщина с кривыми, торчащими вперед зубами и беспокойным затравленным взглядом. Она стояла в дверях, беспокойно озираясь. Оба явно только что вошли, принеся с собой промозглый холод; их одежда потемнела от влаги.

— Нора… Бриджид… — Завидев женщин, Кейт кивнула им. — Печальный нынче вечер… А священник уже был? Или надо потинь прятать?

— Был и уехал.

Лицо Шона было хмуро, вокруг рта и глаз залегли суровые складки. Набив мозолистыми пальцами глиняную трубку, он обратил к Норе слова соболезнования.

— Спаси тебя Господь, Шон.

— Там к тебе гостья заявилась, прячется, — сказал Шон, закуривая от кем-то протянутой ему в щипцах головешки. — Помилуй, Господи, души грешников усопших… — Травница эта, ведунья. Стоит у навозной кучи, ждет.

— Нэнс Роух? — не сразу отозвалась Нора.

— Она. Каждой бочке затычка. — Он сплюнул на пол.

— Да как узнала-то она?

Шон нахмурился:

— Вот уж с кем не стал бы разговаривать, даже останься она единственной бабой на всем белом свете.

Кейт с тревогой взглянула на мужа.

— Нэнс Роух? Она же повитуха, разве нет? — спросила Бриджид.

— Ума не приложу, что ей понадобилось, — пробормотала Нора. — Путь не близкий для старухи, да еще в такую ночь, когда дождь как из ведра. Врагу не пожелаешь, собаку за дверь не выпустишь!

— Рыщет, где бы ее трубочкой угостили да и выпить дали, — процедила Кейт.

Ноздри ее раздувались.

— Не ходи к ней, Нора. К этой калях[3]-мошеннице!

К ночи дождь разошелся не на шутку. Нора толкнула дощатую дверь и стала вглядываться в темноту двора, стараясь не высовывать головы из-под низкого ската крыши. С соломенной кровли потоком лилась вода. Поначалу за этой сплошной стеной дождя она ничего не могла различить, кроме узкой серой полоски на горизонте, там, где тучи еще не поглотили свет. Затем краем глаза она увидела, как от угла дома, где под торцевой стеной лежала куча навоза, движется фигура. Нора ступила во двор, прикрыв за собой дверь, чтобы не выхолаживать дом. Ноги тут же облепила грязь.

— Кто там? — спросила Нора. Голос ее утонул в громовом раскате. — Это ты, Нэнс Роух?

Гостья приблизилась к двери. Сунув голову под крышу, она стянула капюшон, приоткрыв лицо.

— Да, это я, Нора Лихи.

Молния осветила небо, и Нора увидела перед собой старуху. Женщина вымокла до костей, белые волосы облепили череп. Нэнс смаргивала падавшие со лба дождевые капли и шмыгала носом. Маленькая, сморщенная, с лицом скукоженным, как забытое осенью на ветвях яблоко. Из-под набрякших век глядели на Нору помутневшие от старости глаза.

— Сочувствую твоему горю.

— Спасибо, Нэнс.

— Конец земных печалей для Мартина.

— Да, это так.

— Теперь муж твой на пути истинном. — Губы Нэнс раздвинулись, обнажив редкие остававшиеся зубы. — Пришла узнать, не возьмешь ли меня плакальщицей. Твой Мартин был хорошим человеком.

Нора глядела на стоявшую перед ней мокрую насквозь Нэнс. Одежда свисала с ссошихся узких плеч, с суконных отрепьев капала вода, но держалась старуха с достоинством. Пахло от нее горьковато-остро. Мятой крапивой, подумала Нора. Или опавшей листвой. Так пахнут те, кто живет под пологом леса.

— Как ты догадалась прийти-то? — спросила Нора.

— Встретила нового священника на осле, настегивает животину, точно пыль выбивает. В такую слякоть разве что сам дьявол выгонит священника из дома. Или если кто при смерти лежит.

— Отец Хили, так его зовут.

— И мне открылось, что это муж твой Мартин. Упокой Господь его душу, — добавила женщина.

По спине у Норы пробежал холодок. Громыхнул гром.

— Открылось?

Нэнс кивнула и коснулась Норы. Пальцы ее были холодными и на удивление мягкими и гладкими.

Руки целительницы, подумала Нора.

— И ты отправилась пешком в такой ветер и дождь?

— Промыть дождичком голову никому еще не навредило, а для твоего мужа я бы и не то сделала.

Нора распахнула дверь, стряхивая с ног налипшую грязь.

— Что ж, заходи, коли пришла.

Когда вслед за Норой в битком набитой зале показалась Нэнс, все разговоры мгновенно смолкли. Все взгляды устремились к старшей из вошедших, которая, приостановившись в дверях и высоко подняв голову, озиралась вокруг.

— Спаси вас всех Господь, — сказала она.

Голос ее был слабым и хриплым от курева и прожитых лет. Мужчины почтительно склонили головы. Кое-кто из женщин придирчиво мерил взглядом старуху, примечая и испачканный грязью подол юбки, и пожухшее, потемневшее от старости лицо, и мокрый платок. Шон Лич сверкнул исподлобья глазами и отвернулся к огню.

Поднялся Джон О’Донохью, заполнив все пространство своим могучим телом кузнеца.

— И тебя да спасет Он, Нэнс Роух.

Он повел ее к огню, и мужчины поспешно потеснились, уступая место. Питер, не вынимая трубки изо рта, подвинул низкую скамеечку и усадил старуху поближе к очагу. Анья принесла ей воды — омыть ноги. Дэниел предложил Нэнс глотнуть потина и, когда она мотнула головой, пробормотал: «Да чего там разговору, всего капелька, воробышек в клювике больше унесет» — и сунул-таки ей в руки кружку.

Те, кто, увидев Нэнс, словно онемели, теперь, поняв, что старуху не прогнали, возобновили беседу. Лишь Шон и Кейт Линч, отступив подальше в темный угол и нахохлившись, наблюдали оттуда за происходящим.

Нэнс, протянув к огню голые ступни, попивала спиртное. А Нора, сидя рядом с ней и глядя на пар, поднимающийся от плеч старухи, чувствовала, как в животе все сильнее, все шире раскручивается спираль ужаса. Как узнала она, что Мартин умер?