и невинности, совершенства и какой-то незавершённости. То, что ускользает от глаз ненастоящих людей и от чуждого ей мира, в котором эти люди существуют…

После этого мы направились в сквер неподалёку от филармонии. Как сейчас помню: был прохладный летний вечер, вдалеке играла скрипка, а мы стояли в свете бледных фонарей и молча глядели на друг друга. Внезапно она решилась прервать молчание:

— Вы не против, если я немного расскажу о себе?

— Вовсе нет! — возразил я, удивившись её лёгкостью в общении, и вместе с тем заворожённый её образом.

— Почему-то я уверена, что могу вам довериться… Я это чувствую!

— Да, разумеется! Вы можете уже рассказывать!

— Ах да! Не буду вас больше томить… Я начинаю! Итак… меня зовут Виола… — со звонким смехом произнесла девушка, — начало неплохое, не правда ли?!

— Замечательное! — уверенно и столь же торжественно подтвердил я.

Она приняла вид чрезвычайно серьёзной леди, опустилась на ближайшую скамейку, дождалась, пока я тоже присяду возле неё, и только после этого продолжила:

— Я родилась здесь, в Петербурге. Жила с бабушкой… Да, моя любимая бабушка, это ей я обязана тем, что стала музыкантом! А вот про родителей я мало что знаю, только то, что мама умерла при родах, а отец выбросился из окна многоэтажки, когда мне едва исполнилось тринадцать. С годами я становилась всё больше похожа на маму — наверное, ему было нестерпимо это видеть. Да, он совершил это на моих глазах! Хорошо, что хоть наша соседка позвонила бабушке. С детства я росла замкнутой девочкой, ни с кем не дружила. По правде сказать, в школьные годы меня за это часто унижали. Но я вовсе не мучилась от того, что меня не принимали в классе. Мне помогала молитва. Да, я очень много молилась. По вечерам, в храме, когда там уже никого не было. Знаете, с тех пор мало что изменилось… А после школы, как и мечтала, окончила музыкальный колледж, поступила в консерваторию… Потом окончила и её, начала выступать. Впрочем, это вы уже знаете!

— Сочувствую вам, Виола… А знаете, откровенно говоря, я всегда мечтал о девушке с таким именем, как у вас… — я перебил её и, встав со скамейки, подошёл к ближайшему дереву, от которого слышался тихий шелест. — Да-да! — уверенно воскликнул я, снова оборачиваясь к ней. — В моём воображении даже сложился портрет такой девушки… Вот, убедитесь сами: невысокая, стройная, с золотисто-каштановыми волосами и с глазами небесной лазури. Да, и как ни странно, она представлялась мне именно в таком лиловом греческом платье, как сейчас на вас… Ну, и конечно же, любящая классическую музыку и столь же высокую литературу… Словом, сочетание внешней и внутренней красоты.

— Это так мило… Действительно, есть некоторое сходство, хотя бы в общих чертах… Трудно сказать, но что-то в этом есть. Иногда подобные совпадения, встречи могут значить что-то важное… Однако вы меня плохо знаете. Вы придумали себе образ, который может иметь со мной мало общего… Извините, Томаш, но вы рассуждаете, как ребёнок!

— Да, конечно… — с досадой произнёс я — Ваш ответ меня не удивляет…

— А что бы вы хотели услышать? Мы виделись с вами только два раза! А потом, я о вас ничего не знаю: кто вы, кто ваши родители, чем занимаетесь. Мы разговаривали в основном о литературе… Но этого недостаточно для сильных чувств. Главное, какие мы в жизни. А этого мы друг о друге не знаем.

— Ну вот вы говорите, что я придумал себе образ… — настойчиво продолжил я. — А между тем ваша любовь к Богу, к классическому искусству и прекрасному в целом говорят о многом, если не обо всём! Очень часто форма определяет содержание, другое дело, что не всегда в положительном ключе. А то, что у вас характер непростой, было ясно с самого начала!

Знаете, мне сразу вспомнились строки Эндрю Марвелла:

For, lady, you deserve this state, Nor would I love at lower rate.*

— Всё-таки вы ребёнок… — повторила она. — Мы будто говорим с вами на разных языках!

От её слов я пришёл в смятение, хотя с виду держался вполне спокойно, разве что пальцы рук выдавали беспокойство. С тяжёлым сердцем я начал осознавать, что она не из тех, кто сможет мне поверить… Что она считает это несерьёзным, неважным. Или решила, что я просто пытаюсь удивить её дешёвеньким флиртом.

— Только не расстраивайтесь, пожалуйста!

— Нет-нет, всё в порядке…

— Ну и славно!

— Ааа, кстати! — воскликнул я, поражённый внезапной догадкой. — Если чисто гипотетически, то образ, который сошёл с какого-либо произведения искусства или просто со страниц нашего воображения, не может быть полностью воплощён в жизни. Значит, он вполне может быть несовершенным или не совсем точным. Но опять-таки… если это допустить…

В общем, если исходить из учения Платона, то так и есть. Весь наш несовершенный мир, да и мы вместе с ним — лишь бледные тени так называемого мира идей.

— Я стараюсь понять вас и ваши чувства, и даже совпадения с этим выдуманным портретом, — говорила девушка с некоторым недоумением… — Но всё же мне сложно воспринимать это всерьёз… Надеюсь на понимание!

— Да, конечно! Вы просто приняли меня за сумасшедшего или решили, что я ввожу вас в заблуждение, дабы покичиться перед друзьями своими подвигами!

— Извините, но я не понимаю вас и того, что вы обижены. Я ничего обидного не говорила, на личности не переходила. Я просто говорю, что думаю. У вас может быть своё мнение. Вам-то виднее, это ведь ваш воображаемый портрет… А я всего лишь мимо проходила!

*«Вы, леди, сей под стать цене, любить дешевле скучно мне.» (англ.) — из стихотворения Эндрю Марвелла «К стыдливой возлюбленной». Был любимым английским поэтом В. В. Набокова, представителем метафизической школы.

Глава 7. Признание в любви

— Я люблю вас, милая Виола! — неожиданно для себя самого выдавил я.

Она будто оцепенела от этих слов и только молча, неподвижно смотрела на меня.

— Понимаю, звучит странно, но… это чувство… Оно жжёт меня уже месяца два, и я по-прежнему не знаю, что с этим делать и как дальше жить… О, если бы вы такая лучезарная, такая чистая, вошли в мою серую и полную тоски жизнь, в эту омрачённую одиночеством лачугу, в эту удушающую камеру! Вы непременно преобразили бы её. И в комнате, которую я ещё недавно считал тюрьмой, всё наполнилось бы радостью, счастьем и вашим несравненным ароматом!

Затем прочёл ей одно из стихотворений Набокова:

Позволь мечтать… Ты первое