попросила научить ее пользоваться интернетом. Она никогда в жизни не пользовалась компьютером. Набор одного предложения занял у нее несколько мучительных минут.

В конце дня, проведенного перед экраном, я сказала ей, чтобы она просто объяснила мне, что ей нужно. Мы обе были измучены.

– Я не могу, – ответила мама. – Я должна сделать это сама.

– Что?

Я знала о ней все. Я видела все ее счета, письма, даже ту записку, написанную от руки, которую я должна была бы обнаружить в случае ее неожиданной смерти.

– Я хочу разузнать об одном человеке, – тихо сказала она. – О мужчине, с которым я была до твоего отца.

Я была поражена, причем неприятно. Мне хотелось, чтобы мама навсегда осталась вдовой моего отца. Я хотела, чтобы отношения родителей сохранялись незыблемыми даже после смерти, даже ценой маминого счастья. Я не хотела ничего знать о желаниях моей матери.

Этот жестокий мужчина, хозяин большой ювелирной империи, любил маму так сильно, что даже пришел в церковь и попытался остановить венчание моих родителей, когда оно было в самом разгаре. Давным-давно мама подарила мне ожерелье из рубинов и бриллиантов. Она решила расстаться с ним, чтобы не хранить у себя и тем самым не показывать, насколько оно ей дорого. Я сказала ей, что она может попытаться разобраться с компьютером самостоятельно, но, прежде чем она смогла это сделать, она заболела.

Я думаю о маминой сексуальности и о том, как она проявлялась. Я чувствовала это в мелочах – как она прихорашивается перед тем, как выйти из дома или открыть дверь. Я могла расценивать это как силу или слабость, но никогда не считала это велением сердца. Как же я заблуждалась…

До сих пор удивляюсь, как женщина могла позволить мужчине в течение многих дней мастурбировать за своей спиной. Я думаю, плакала ли она по ночам? Возможно, она оплакивала того одинокого старика. В нюансах желаний скрывается истина о нас, каковы мы есть в самые откровенные моменты жизни. Я хотела бы поймать и зафиксировать само пылающее жало женского желания, чтобы мужчины и женщины попытались понять, прежде чем осуждать. Потому что каждая минута нашей жизни остается с нами навсегда. Эти минуты расскажут, кем мы были, кем были наши матери, наши соседи – ведь мы слишком упорно считаем, что в мире нет никого, похожего на нас. Итак, перед вами три истории.

Мэгги

Этим утром ты собираешься как воин, который готовится к сражению. Твоя боевая раскраска – макияж. Отрешенный дымчатый взгляд из-под густых ресниц. Темно-розовые румяна, губная помада естественного цвета. Твои длинные волосы слегка подкручены, чтобы казаться более объемными. Ты научилась делать прическу и макияж самостоятельно. Ты стоишь перед зеркалами, а в комнате гремит Linkin Park и Led Zeppelin. Ты – одна из тех девушек, которые инстинктивно понимают, как пользоваться косметикой и аксессуарами, как орудовать заколками-невидимками, чтобы они исчезли в прическе.

Ты надеваешь туфли на танкетке, легинсы и топ с рукавом-кимоно. Ты хочешь, чтобы он понимал: перед ним больше не ребенок. Тебе уже двадцать три.

Конечно, тебе хочется, чтобы он по-прежнему тебя желал, чтобы пожалел о том, что потерял. Тебе хочется, чтобы, сидя за ужином, он вспоминал твои танцующие бедра.

Шесть лет назад ты была изящней, и он любил твои маленькие ручки. Тогда его пальцы танцевали внутри тебя. Многое изменилось. Твой отец умер – в августе он вскрыл себе вены на местном кладбище. Ты рассказывала ему об отце, о проблемах с родителями. О том, как один разыскивает другого по барам, чтобы вытащить его оттуда. Оба были алкоголиками, но отец пил сильнее. Ты чувствуешь, что он мог бы понять, что звук дождя, который колотится о землю над могилой отца, причиняет тебе боль. Ах, как там сыро… тебе мерещится, что отец недоумевает, почему ты оставила его в холодном черном ящике… Разве смерть не затмевает того, что происходит в зале суда? Разве смерть не затмевает весь этот бред, всех этих копов и адвокатов? Разве не осталось на свете такого места, где вы все еще вместе, только вы вдвоем?

Ты едешь в суд округа Касс вместе с братом Дэвидом. По дороге ты выкуриваешь несколько сигарет. От тебя исходит запах чистого тела и геля для душа вперемешку с ароматом духов и сигаретным дымом. Он терпеть не мог, когда ты курила, поэтому ты обманывала, уверяя его, что курят родители, а табачный дым просто въелся в твои волосы и ткань твоих кофточек. В католической церкви ты даже поклялась бросить курить – ради него. Он заслуживал всего того, что ты могла ему дать, даже того, чего ты давать не хотела бы…

Ты могла бы сделать так, что он не появился бы тут сегодня – даже несмотря на то, что он, как утверждают адвокаты, имеет право быть здесь. В глубине души тебе хочется, чтобы он появился. Ты понимаешь, что и в полицию ты пошла именно для того, чтобы снова увидеть его лицо. Потому что (и большинство согласятся с этим), когда любовник уходит, отказывается видеть тебя, бросает на произвол судьбы свою зубную щетку и хорошие ботинки, не отвечает на электронные письма, покупает себе новые хорошие ботинки, потому что это намного выгодней, чем снова угодить в мышеловку под названием «ее непреходящая боль», – тогда кажется, что тебе заморозили внутренние органы. Становится так холодно, что нечем дышать. Шесть лет он не появлялся. Но сегодня он придет, и на судебные разбирательства тоже явится, так что совершенно ясно: ты делаешь это только ради возможности увидеть его еще шесть раз. Такая идея покажется нелепой всем, кто не знает: человек может уничтожить другого одним лишь своим исчезновением.

Ты беспокоишься, что все еще хочешь его. Наверное, его жена переживает. Ты представляешь себе, как она, рассеянно играя дома с детьми, все время смотрит на часы.

Ты паркуешь машину и выкуриваешь еще одну сигарету, прежде чем войти внутрь. На улице довольно холодно, но в такую погоду приятно курить. Иногда кажется, что Фарго – просто начало всех начал. Серебристые грузовики со свистом проносятся по трассе. У них есть пункт назначения, координаты, к которым следует стремиться. Красивее и свободнее грузовиков только поезда. Ты делаешь глубокий вдох, и холодный воздух наполняет легкие.

Ты приходишь в зал первой. Слава богу. Здесь только ты, Дэвид, прокурор Джон и его помощник Пол. Мысленно ты называешь их по имени – и обращаешься к ним так же. Им кажется, что ты нарушаешь субординацию. Они не представляют твои