Рассказывали, что в семнадцать девушка забеременела от сына одного богатого землевладельца, который не собирался жениться. Он завлек ее в уединенное место и жестоко избил, после чего у нее случился выкидыш. Согласно отчету, ее обидчик вскоре умер от желудочно-кишечного заболевания, симптомы которого подозрительно напоминали отравление мышьяком22.

Однако существует достаточно оснований, чтобы сомневаться в правдивости данной истории, так как никаких документальных доказательств не существует. Отрицательные характеристики соседей не внушают доверия, так как были даны Брунгильде через много лет после ее отъезда и, без сомнения, окрашены последующими событиями. К тому моменту, как появилась передовица в газете «Сельбыгген», юная молочница из Сельбу превратилась в злое нечто, подобное сказочной хульдре, «в женщину», как сказал один историк, «чья жестокость приравнивала ее к мифическим существам норвежского фольклора»23.

Норвежские эмигранты, перебравшиеся в Новый Свет в последние десятилетия девятнадцатого века, оставили многочисленные воспоминания о трудном пути в Америку. Для многих, как и для Брунгильды Польсдаттер Сторшетт, он начался в Тронхейме, откуда переселенцы добирались до английского портового города Халл, где грузились на пароход «Тассо». Во время четырехдневного плавания по Северному морю большинство пассажиров ютилось в трюме. В тесноте, не снимая одежды, они сидели или лежали на узких деревянных полках, служивших койками. Даже в хорошую погоду судно готово было перевернуться на волнах, и, как свидетельствует множество писем и газетных публикаций, не только обычные пассажиры, но и бывалые путешественники страдали от морской болезни и смрадного запаха рвоты.

Тем, кто мог в этих условиях думать о еде, в течение трех дней предлагалось питание. Хотя рекламные брошюры расхваливали меню, но рассказ одного из пассажиров свидетельствовал о другом:

Гальюны на верхней палубе были особенно ужасны: «маленькие, тесные, темные и без воды», как писал один очевидец, «мужские и женские кабины располагались рядом, двери не защищали от непогоды. В целом более зловонного и неприятного места невозможно даже представить»1.

На пристани в Халле эмигрантов распределяли по пансионам, где, получив скудный обед – суп и хлеб с маслом, путешественники ждали багаж. Потом их отправляли на станцию Северо-восточной железнодорожной компании, сажали на поезд до Ливерпуля, откуда эмигранты отплывали в Америку.

В конце 1880-х годов пересечение Атлантики для пассажиров третьего класса значительно облегчилось. В рекламе новых пароходов межпалубное пространство описывалось «как высокое, светлое и просторное», с «отдельными каютами для семейных путешественников, а также для неженатых мужчин и незамужних женщин»; «специально нанятая команда» поддерживает там «чистоту и порядок», а «стюарды обслуживают пассажиров», предлагая «свежую, разнообразную и прекрасно приготовленную пищу». На самом же деле все выглядело несколько иначе. Не слишком аппетитная еда (один пассажир вспоминал, что предложенный ему кусок свинины, по-видимому, «однажды уже пересек Атлантику»), отвратительные туалеты и мерзкие палубы, несмотря на предполагаемое внимание команды уборщиков, все в жутком месиве из-за повальной морской болезни. И все-таки простое сокращение времени в пути делало пересечение Атлантики не таким трудным делом, как раньше. Если некоторые парусные суда – шлюпы, шхуны, бриги, барки и клиперы – плыли иногда больше двух месяцев, новые пассажирские корабли – «Тингвала», «Гекла» и «Гейзер» могли пересечь океан меньше чем за десять дней2.

Большинство пароходов причаливали в Квебеке, Бостоне и Нью-Йорке, откуда на лодках, повозках или по железной дороге норвежские переселенцы добирались до Миннесоты, Иллинойса, Висконсина и Дакоты. Большинство иммигрантов селились на земле, в небольших фермерских общинах, другие выбирали этнические анклавы в городах – Сиэтле, Миннеаполисе или, как в случае Брунгильды Сторшетт, – Чикаго.

За несколько лет до описываемых событий перебралась в Америку Олина Сторшетт, которая была на десять лет старше Брунгильды. Обосновавшись в Чикаго, Олина познакомилась с Джоном Ларсоном и вышла за него замуж. Именно Нелли – так теперь называла себя миссис Ларсон – пригласила сестру к себе и оплатила ее переезд в Новый Свет. Поселившись у Ларсонов, Брунгильда по примеру Олины и множества других иммигрантов взяла американское имя: Белла Петерсон3.

Когда Белла вступила в новую жизнь, большинство незамужних скандинавских женщин, живущих в Чикаго, стремились найти работу по дому, а не на фабрике. Один известный историк писал: «В 1880 году три четверти работающих норвежских женщин нанимались служанками, экономками или прачками»4. Белла Петерсон тоже стирала, шила, убирала за мизерную плату, а весь заработок отдавала Ларсонам за стол и кров.

Для бывшей деревенской девушки в этой работе не было ничего нового. Белла и раньше, в полном лишений детстве, выполняла те же обязанности. Но не для того она прибыла в Америку, чтобы батрачить всю оставшуюся жизнь. Вокруг было много богатых людей, и стоило только прогуляться по торговым улицам Чикаго времен «позолоченного века», чтобы оказаться в мире дорогих и красивых вещей, выставленных на продажу. В классическом романе Теодора Драйзера «Сестра Керри» автор тоже описывает молодую провинциалку, попавшую в Чикаго. Когда его героиня бродила по одному из великолепных «дворцов потребления» – магазину в центре города, она испытала сильнейшее чувство зависти:

Желание, подобное тому, что снедало Керри Мибер, с непреодолимой силой охватило и Беллу Петерсон. Познав лишения в юности, она стремилась стать богатой. «Моя сестра помешалась на деньгах, – свидетельствовала позже Нелли Ларсон, – ради них она была готова на все»6. Белла не делала тайны из мотивов и причин своего замужества. По словам Нелли, ее младшую сестру «никогда не интересовал мужчина сам по себе, только богатство и роскошь, которую он мог ей предоставить». Много лет спустя, вспоминая о первом муже – любящем мужчине и добром отце, Белла говорила, что вышла за него, так как он обеспечил ей жизнь в «хорошем доме»7.