началась, что «ни в сказке сказать, ни пером описать», а только шашкой их всех порубать.

После непродолжительного молчания Первушин попросил меня рассказать немного подробнее о событиях, последовавших после десятого ноября. Признаться, такая просьба меня несколько озадачила: изложить коротко и ясно суть нашей запутанной жизни в последние лет 30 человеку, очевидно не знакомому со здешними реалиями, будет, мягко говоря, непросто. Но, попытка — не пытка и, собравшись с мыслями, я принялся рассказывать.

Начав, как мне показалось, немного путано и робко, я постепенно увлекся и не заметил, как вошел во вкус, объясняя своему новому знакомому что такое «демократический переход», «приватизация», «разборки», Евросоюз и НАТО, а также кому и зачем понадобилось втягивать туда бывшие социалистические страны, кто такие российские «братки» и болгарские «мутри»[3] из девяностых и т. д. и т. п. В конце концов, извинившись за свой сумбурный и, возможно, эмоциональный рассказ, я умолк и одним большим глотком допил минералку из своей бутылки. Первушин, ни слова не говоря, куда-то вышел из комнаты, а возвратившись со стеклянной литровой бутылью в интересной оплетке из шнура, налил нам обоим немного воды и задумчиво спросил:

— Значит, Вы утверждаете, что этот… переход все еще не закончился?

— Во всяком случае так говорят политики, политологи, продажные журналисты и прочая сволочь.

— Все капитализм построить не можете? — криво усмехнулся Первушин.

— Да пес его знает!

Видя, что мне неприятна эта тема, мой собеседник спросил:

— Скажите, Андрей, какой сейчас у вас тут год?

— 2017-й.

— Хм, не такая большая разница — всего-то двадцать три года.

— Так у вас там 2040-й? — подсчитав в уме, спросил я.

— Да. И тоже лето. Кстати, а какой сейчас месяц?

— Начало июня. — ответил я.

— Интересно, у нас тоже.

Мы помолчали несколько минут, а затем продолжили нашу беседу. На сей раз уже Первушин рассказывал мне о своем мире, оставив «на сладкое» самое интересное.

— Извините, Андрей, я на минутку. — и скрылся в соседнем помещении, из которого почти тут же и вышел, держа в руках маленький плоский чемоданчик, оказавшийся их аналогом нашего ноутбука и поставил его на стол. Владимир Николаевич открыл крышку, включил компьютер и тут я снова был удивлен, правда, приятно — вместо привычного «Виндовса» на машине была установлена операционная система «Светозар», как пояснил мне Первушин, советского производства.

— Вот, смотрите — электронная карта СССР образца позапрошлого, 2038-го, года.

Вначале был показан общий план, в виде хорошо знакомой политической карты, где красным цветом была обозначена территория интересующего нас государства. Внимательно присмотревшись, я определил, что по своим очертаниям альтернативный СССР (если так можно выразиться) практически точно повторял очертания нашего Союза, не хватало лишь Калининградской области с одноименным городом, зато присутствовала Финляндия. Потом изображение медленно поплыло на восток и тут я даже привстал с места от удивления: Аляска и Алеутские острова были окрашены все тем же красным цветом.

— Ничего себе! Владимир Николаевич, так значит у вас Аляску не продали при Александре втором?

— Продали, за двенадцать миллионов долларов. За исключением острова Святого Лаврентия — он ведь к нам ближе.

— В нашем мире ее продали за семь с чем-то миллионов, можно сказать, подарили. Но как она опять у нас очутилась? Выкупили у америкосов?

— Нет. Это произошло после извержения Йеллоустоунского вулкана в июне 1931-го года. Тогда США просто перестали существовать как государство, осталось семь или восемь штатов на юго-востоке, которые пострадали меньше всего, но там началась какая-то заварушка, очень похожая на гражданскую войну. А через два года коренное население Аляски организовало референдум о присоединении к СССР.

— Хм, интересно. Ну и как проголосовали алеуты?

— Восемьдесят шесть процентов, насколько я помню, проголосовало за присоединение к Советскому Союзу. Кстати, референдум проходил по всем правилам, на нем даже присутствовали наблюдатели из других стран.

— А соседняя Канада? Не захотела присоединиться к Великобритании? — спросил я с иронией.

— Ну что Вы! Великобритании после извержения было просто ни до чего — такая природная катастрофа. Да и климат изменился для жителей островов не в лучшую сторону. Дело в том, что Гольфстрим немного замедлился и в некоторых странах Европы зимы стали ощутимо холоднее. К тому же, Шотландия и Ирландия провели референдумы и стали независимыми государствами. А Канада распалась на две части — англоязычную и франкоязычную. Южной Америке тоже изрядно досталось. Там произошло несколько землетрясений (видимо, спровоцированных извержением Йеллоустоуна), начались эпидемии, голодные бунты, войны, революции. Очень много народа погибло.

— И как же вы пережили этот катаклизм?

— Тяжеловато было, что говорить. Температуры два года держались ниже нормы: в первый год на четыре градуса, во второй — на три. Не хватало солнечного света. Но потом все пришло в норму, а через год даже стало теплее — сразу на один градус выше обычного, просто какая-то аномалия.

— А как с этим климатическим безобразием справилась Россия?

— Вы знаете, в целом успешно. Тут нам помогли и госрезерв, и сплоченность народа, и то, что наши ученые и руководители государства вовремя приняли меры. Тепличные системы Института экспериментального земледелия хорошо выручили. Хотя потери были тяжелыми — пять миллионов человек погибло.

— Пять миллионов?! Кошмар.

— Увы. — грустно вздохнул Первушин.

— И какое теперь население России, пардон, СССР?

— По данным переписи 2039-го года — 415 миллионов человек.

— Вам больше повезло, даже несмотря на суперизвержение. В России моей реальности всего-то 146 миллионов. А сколько потеряли другие страны? Китай, например? У нас там миллиард четыреста миллионов жителей.

— В нашем мире было что-то около четырехсот миллионов в 1931-м, хотя точно никто не знает. После катаклизма, если мне память не изменяет, осталось меньше трехсот миллионов. Правда, в результате очередной гражданской войны между севером и югом погибло еще, насколько я помню, миллионов восемнадцать или двадцать.

— Прямо как у американцев. — усмехнулся я.

— Да, только у китайцев воевали социалистический север с капиталистическим югом. Север, конечно же, победил, так как у юга уже не было поддержки ни США, ни Британиии с Францией, у которых были проблемы поважнее Китая. Французы вообще предпочли сохранить за собой Вьетнам, а не заниматься Китаем. И, пожалуй, правильно сделали. А вот у Севернокитайской народной республики была поддержка СССР, ГСР, ВСР, МСР.

— Простите, не понял, расшифруйте, пожалуйста. — встряхнул я головой — С СССР все ясно, а вот другие страны…

— Это Вы меня простите, увлекся. ГСР — Германская Социалистическая Республика, ВСР — Венгерская Социалистическая Республика, МСР — Монгольская Социалистическая Республика. А после победы социалистической революции в Китае, началась революция в соседней Корее.

— И чем дело кончилось? — полюбопытствовал я.

— Безоговорочной