такую штуку и со мной. Моя жена уже умерла, и мне нечего скрывать эту историю, тем более что она всем известна и о ней знают даже дети. Сначала я тоже смотрел на такое предположение как на оскорбление, однако оно оправдалось.

— Кардинал Бранкаччьо не отец Марквард. Тут совсем другое дело, — строго сказал бургомистр. — Я не хочу сказать что-либо дурное о вашей жене, ибо она уже умерла. Но, может быть, вам следовало бы быть строже с ней, мастер Шварц.

— Совершенно верно. Но я полагал, что сделал для неё всё, что нужно. Когда я убедился в моей ошибке, было уже поздно. Я принялся бить её, но мало-помалу это мне надоело, и я оставил её в покое. Она уверяла, что отец Марквард околдовал её и она не может жить без него. Могу добавить, что с ним я обошёлся не так, как следовало бы. Что бы вы посоветовали сделать в этом случае, господин бургомистр?

Бургомистр был застигнут врасплох этим неожиданным обращением к нему.

— Вам следовало бы пожаловаться на него епископу, — промолвил он после некоторого колебания.

Все глаза были устремлены на него. Он чувствовал, что ему нужно что-то сказать.

— Без сомнения, его надо было наказать за те пустяки, которые он отнял у меня, и самому попасть в чёрный список у епископа. Предположим даже, что епископ сместил бы его. Ему не стоило бы большого труда добыть у папы грамоту, восстанавливающую его во всех его правах, — для этого у него было довольно денег. Сослались бы на errorem simpilcitatis, как было в деле отца Гильмериха, одурачившего Эльзу Вильгеринг мнимым браком. Таким образом, епископ не мог бы помочь мне. Не найдётся ли у вас другого совета, получше этого?

Бургомистр успел обдумать нужный ответ:

— Каждый человек сам должен знать, что делать в подобном случае.

— Я всегда сам так думал. Мне надоело колотить жену, да и ни к чему это не приводило. Она твердила, что ненавидит Маркварда, но не может сопротивляться ему. Может быть, он запугал её адским огнём или чем-нибудь другим. Она была хрупким и боязливым созданием, и я обещал её матери обращаться с нею ласково. К тому же, несмотря ни на что, я всё ещё любил её. Поэтому я в один прекрасный день пригласил святого отца к себе в комнату и предложил ему денег вместо моей жены. Я знал, что он падок на деньги, и рассчитывал купить у него свою собственную жену. Но достопочтенный отец и слышать не хотел об этом. Он, по-видимому, по-своему любил Герту и рассчитывал и без того получить мои денежки. Моя жена, заведовавшая в это время моими делами, уже не могла дать мне удовлетворительного отчёта о том, куда она девала часть средств. Как бы то ни было, отец Марквард отказался от моего предложения. Тогда я пригрозил ему переломать рёбра, но он только расхохотался. Если бы я это сделал, он не замедлил бы объявить меня и жену еретиками. Я видел, как их однажды жгли в Страсбурге, и понимал, что это могло значить. Если бы что-нибудь с ним случилось, говорил Марквард, у него в столе лежали уже соответственные письма, которые нужно было отправить по назначению. Его брат — секретарь епископа, как вы знаете. Уехать куда-нибудь было нельзя. Здоровье моей жены было плохое, стояла зима, дороги были не безопасны, и, что было хуже всего, у меня не было свободных денег. Я мог бы платить Маркварду ренту, но я не мог сразу собрать большую сумму. Вспоминая о еретиках, которых сожгли в Страсбурге, я взял отца Маркварда за руку, отвёл в комнату моей жены и просил его быть, как дома. Конечно, вы никогда не перенесли бы такого оскорбления, — прибавил он, вдруг обращаясь к бургомистру и сверкая на него глазами. — Позвольте мне спросить вас, что бы вы сделали на моём месте?

Бургомистр смутился.

— Я? — переспросил он.

— Да, вы? — продолжал Шварц, не сводя с него глаз. Мангольт съёжился под этим взглядом.

— Не могу вам ничего сказать в эту минуту. Я думаю, что всё зависит от момента, как человек станет действовать, — возразил он слегка дрожащим голосом.

— Ну, посмотрим, что вы сделаете, когда наступит ваш черёд, — резко отвечал Шварц и повернулся к своему стакану.

Некоторое время все молчали. Бургомистру давно уже подали котлету, но у него, по-видимому, уже пропал аппетит.

— Котлета для вашей милости остынет, — почтительно заметил хозяин таверны.

— Кушайте, бургомистр, кушайте, — мрачно промолвил Шварц. — Вам ещё не приходится делить мясо с другими.

Бургомистр принялся медленно есть, но это, видимо, не доставляло ему удовольствия. Через минуту он положил нож обратно и поднял глаза.

— Это не то мясо, которое подавалось прежде, мастер Шрамм, — с неудовольствием сказал он.

— Действительно, ваше милость, не прежнее, — почтительно отвечал тот. — Я сам ходил за ним к мяснику, стараясь угодить вашей милости. Но мастер Якоб сказал мне, что не может уже давать мне прежнего, так как должен поставлять его достопочтенному отцу Ардиджелли, которому оно очень понравилось.

Шварц громко расхохотался.

— Ну, теперь и мясо отнято. Питайтесь хлебом, бургомистр, и пейте воду: этого-то они не захотят отнимать у вас.

— Но это мясо вовсе не дурно, — пытался возражать хозяин. — Поближе к косточке оно очень нежное и вкусное. Если, ваша милость, захотите попробовать, вы сами убедитесь в этом.

Мангольт, которому не хотелось пререкаться со Шварцем, последовал его совету.

— Вы правы, Шрамм, — промолвил он после некоторой паузы. — Это не так плохо. Я не в претензии к его преподобию.

— Великолепно! — вскричал Шварц. — Теперь и мясо стало хорошо. Стало быть, нечего и думать о ваших планах обратиться к папе и собору и подать им список наших бед, подкреплённый недавними фактами. Это было бы внушительно. Целая процессия мужей, оскорблённых этими святыми отцами, и жён и девиц, обесчещенных ими же. Но теперь, очевидно, ничего из этого не выйдет. И мясо стало недурно, и кардинал Бранкаччьо оказался весьма добродетельным прелатом.

Бургомистр наконец не выдержал.

— Ваш язык чересчур много болтает, мастер Шварц! — сердито вскричал он. — Вы, того и гляди, наживёте себе больших неприятностей.

— Да? Я уже нажил себе неприятностей достаточно и не думаю, чтобы со мной могло произойти что-нибудь