Она встала и прошла к массивной дубовой двери, которая вела в ее кабинет.

— Мистер Неттлс, могу я переговорить с вами?

Помощник прокурора тоже направилась к ней.

— Наедине.

Неттлс покинул своего клиента, на которого надевали наручники, и прошел за ней в ее кабинет.

— Закройте дверь, пожалуйста.

Она расстегнула судейскую мантию и, не снимая ее, прошла за свой стол.

— Хорошая попытка, советник.

— Какая именно?

— Немного раньше, советник. Когда вы подумали, что эта ваша наглость по поводу обращения «сэр» вместо «мэм» выведет меня из себя. Вы лезли вон из шкуры с этой наполовину фиктивной защитой и рассчитывали на то, что я вспылю. Это позволило бы вам настаивать на судебной ошибке.

Он пожал плечами:

— Делайте, что вы должны делать.

— Что вы должны делать — так это проявлять уважение к суду и не называть судью-женщину сэром. Но вы это делали. Намеренно.

— Вы только что приговорили моего подзащитного к двадцати годам без возможности подать на повторное слушание. Если это не предубеждение, то что?

Она села, но не предложила сесть адвокату.

— Мне не нужно дополнительное слушание. Я уже приговаривала Кинга за оскорбление действием два года назад. Шесть месяцев в тюрьме, шесть месяцев испытательного срока, я помню. На этот раз он взял бейсбольную биту и проломил человеку голову. Он исчерпал и без того маленький запас моего терпения.

— Вам необходимо пересмотреть свои взгляды. Ваше раздражение повлияло на приговор.

— Правда? Дополнительное судебное следствие, на котором вы так громогласно настаиваете, в любом случае закончилось бы так же. Я просто избавила вас от неприятного ожидания неизбежного.

— Ты гребаная сука!

— Это будет стоить тебе сотню долларов. Оплата немедленно. Вместе с еще одной сотней за фокусы в зале.

— Для обвинения меня в неуважении суда полагается слушание.

— Правильно. Но тебе оно не поможет. И я не собираюсь поддерживать твой имидж шовиниста, которого ты тут, выпрыгивая из штанов, пытаешься изобразить.

Он ничего не ответил, но Рейчел почувствовала, что в нем закипела кровь. Неттлс был крупным мужчиной с тяжелой челюстью и репутацией упрямого человека, который, безусловно, не привык получать приказы от женщины.

— И каждый раз, когда ты надумаешь притащить свою задницу в мой суд, я буду тебя штрафовать за неуважение еще на сотню долларов.

Неттлс подошел к столу и достал пачку денег, вытащил из нее две стодолларовые купюры, хрустнув новенькими банкнотами с изображением Бена Франклина. Он с размаху хлопнул обе купюры на стол, затем вытащил еще три.

— …твою мать.

Вылетела одна купюра.

— …твою мать.

Вторая купюра.

— …твою мать.

Третий Бен Франклин спланировал на пол.

Атланта, Джорджия

Вторник, 6 мая, 13.45

Рейчел снова надела мантию, вернулась в зал суда и, поднявшись на три ступеньки, села за дубовый стол, который занимала последние четыре года. Часы на дальней стене показывали 1.45. Она подумала, сколько еще будет занимать почетное место судьи. Это был год очередных выборов. Квалификационный отбор закончился две недели назад, и Рейчел вытянула по жребию двух соперников на июльский предварительный тур. О людях, вовлеченных в предвыборную гонку, говорили довольно много. Но вступительный взнос в четыре тысячи долларов, необходимый для участия в выборах, был уплачен без десяти пять в пятницу. За десять минут до предельного срока ситуация на выборах резко переменилась. То, что обещало стать простыми бесконкурентными выборами, превратилось в долгое лето сбора денег и толкания речей. Все это было крайне неприятно.

Сейчас не в ее интересах было обострять ситуацию. У нее накопилось много нерассмотренных дел. И еще куча прибавилась сегодня. Текущий день тем не менее был значительно сокращен быстрым вердиктом по делу «Штат Джорджия против Барри Кинга». Меньше получаса на обсуждение — очень быстро по любым меркам; на членов жюри, очевидно, не произвело впечатления театральное выступление этого негодяя, Маркуса Неттлса.

В освободившееся послеобеденное время она решила расправиться с судебными делами, не требующими заседания жюри, которые накопились за последние две недели. Судья Катлер умела работать быстро и решительно. Четыре осуждения, шесть апелляций, одно оправдание. Рейчел избавилась от одиннадцати уголовных дел, освобождая место для новой пачки, которую, по словам секретаря, должны доставить утром.

«Дейли репорт» графства Фултон ежегодно публиковала рейтинги судей верховного суда. Последние три года она занимала верхние строчки, избавляясь от дел быстрее своих коллег и имея только два процента апелляций. Не так уж плохо быть правой на девяносто восемь процентов.

Рейчел решила отдохнуть и стала наблюдать за обычным послеобеденным парадом. Адвокаты сновали туда-сюда, одним клиентам надо было получить развод или подпись судьи, другим — резолюцию на прошения в гражданских исках, ожидающих разбирательства. Все вместе около сорока различных дел.

Когда она снова взглянула на часы, было 4.45, и ее список уменьшился до двух дел. Одним из них было усыновление, дело, которое ей по-настоящему нравилось. Семилетний мальчик напоминал Брента, ее собственного семилетнего сына. Последнее дело было совсем простое, о перемене имени. Проситель представлял себя сам. Она намеренно назначила дело на самое позднее время, надеясь, что зал суда будет уже пуст.

Клерк подал ей папку с бумагами.

Рейчел посмотрела на пожилого человека, одетого в твидовый пиджак и светло-коричневые брюки, который стоял перед прокурорским столом.

— Ваше полное имя? — спросила она.

— Питер Бейтс.

В его усталый голос вплетался явно различимый восточноевропейский акцент.

— Как давно вы живете в графстве Фултон?

— Тридцать девять лет.

— Вы родились в этой стране?

— Нет. Я приехал из Белоруссии.

— Вы американский гражданин?

Он кивнул:

— Я старик. Мне восемьдесят один. Почти половину своей жизни я прожил здесь.

Вопросы и ответы не касались существа дела, но ни клерк, ни судебный стенографист ничего не сказали. На их лицах читалось понимание момента.

— Мои родители, братья, сестры — все были уничтожены нацистами. В Белоруссии было уничтожено много людей. Мы, белорусы, — очень гордые люди. После войны не многие из нас смогли остаться на своей земле. Советский Союз аннексировал наши земли. Сталин был еще хуже Гитлера. Сумасшедший. Палач. Он уничтожил последнее. Поэтому я сейчас здесь. Это ведь страна больших возможностей.