яркими неоновыми буквами, а не мелким корявым почерком сломленного подростка, царапающего что-то в дневнике.

Вслед за Машей я вышел из храма. Ветер поднялся еще сильнее, над нами нависла настоящая белая мгла, я снова надел очки и натянул повыше шарф. Даже со всей этой защитой я почти ничего не видел, и с каждым вздохом рот наполнялся едким вкусом засохшей слюны и толченого гипса, которым был пропитан бурнус. Волосы Маши уже не сияли ярко-розовым цветом, они стали светло-русыми, мышастыми, словно поседевшими от пыли, и торчали во все стороны — такую стрижку легко сделать ножницами себе самой. Я и сам в период взросления частенько щеголял с такой прической. Она осунулась, кожа на скулах натянулась, как бумага. На шее шнурами играли мускулы, по щекам ходили желваки. С последней нашей встречи она сильно похудела, кожа задубела и стала коричневой — такой оттенок нельзя получить, просто загорая на солнце.

Мы отошли от храма всего шагов на десять, но он уже скрылся в песчаной пелене, словно отдалился на добрую милю. Рядом кто-то был, но я не мог разобрать ни слова, они терялись за зловещим завыванием ветра, вырывавшегося из окон храма. Крохотные песчинки забились под оправу очков и прилипли к потным щекам, от этого заслезились глаза и потекло из носа.

— Ну вот мы и ушли достаточно далеко. — Маша отпустила мое запястье и сложила руки на груди. Я заметил, что кончики пальцев на ее левой руке неестественно деформированы и сплющены, и отчетливо вспомнил, как прищемил ей пальцы дверью фургона, когда она погналась за мной. В тот миг она собиралась насильно увезти меня неведомо куда, а я пытался сбежать, прихватив доказательства того, что мой лучший друг Дэррил был схвачен Департаментом внутренней безопасности. У меня до сих пор стоит в ушах ее вскрик, полный удивления и боли, когда дверь обрушилась ей на пальцы. Маша поймала мой взгляд, отдернула руку и пониже натянула рукав широкой хлопковой блузы.

— Как делишки, M1k3y? — спросила она.

— Меня нынче зовут Маркус, — ответил я. — Делишки идут лучше. А у тебя? Не могу сказать, что ожидал увидеть тебя снова. И уж тем более на Burning Man.

Вокруг ее глаз под очками разбежались морщинки, вуаль зашевелилась, и я понял: она так смеется.

— А что такого, M1k3y? Ой, то есть Маркус. Здесь мне тебя проще всего было отыскать.

Я не скрывал, что в этом году планирую посетить Burning Man. Месяцами я постил отчаянные призывы «Подвезите на фестиваль, готов отработать» или «Возьму напрокат б/у лагерное снаряжение» в электронной газете объявлений «Крейгслист» и в почтовых рассылках нашего хакерспейса, пытаясь личным примером доказать, что избыток свободного времени может пересилить нехватку денег. Любой, кто хотел вычислить, где я намерен провести День труда, мог за три секунды нагуглить мое местонахождение с достаточной точностью.

— Гм, — протянул я. — Гм. Послушай, Маша, ты меня пугаешь. Ты что, вознамерилась меня прикончить? Где Зеб?

Она зажмурилась, и между нами завертелись клубы белесой пыли.

— Зеб где-то тут, на плайе, гуляет и радуется. Когда я в последний раз видела его, он волонтерил в кафе и собирался на урок йоги. На самом деле из него неплохой бариста — уж во всяком случае в этом он сильнее, чем в йоге. И нет, я не намереваюсь тебя убивать. Хочу передать тебе кое-что, а дальше уже ты сам будешь решать, что с этим делать.

— Хочешь мне что-то передать?

— Да. Здесь вся экономика держится на подарках, слыхал?

— И что же именно, Маша, ты мне хочешь дать?

Она покачала головой:

— Лучше тебе не знать, пока не получишь. Строго говоря, было бы лучше — для тебя уж точно, если бы ты вообще не знал. Но деваться некуда. — Казалось, она сейчас разговаривает сама с собой. Подпольная жизнь сильно изменила ее. Она стала какая-то настороженная, как будто все время на стреме. Словно у нее что-то не так, словно она что-то замышляет или вот-вот сорвется с места и убежит. Она всегда была самоуверенная, решительная и непредсказуемая — не знаешь, что у нее на уме. А теперь она казалась полусумасшедшей. Ну, или, может, на четверть сумасшедшей и на четверть дико перепуганной.

— Сегодня вечером, в восемь часов, — сказала она, — сожгут Александрийскую библиотеку. После этого иди к забору, у которого сваливают мусор, прямо напротив Шести часов. Если меня еще не будет, подожди там. Мне сначала нужно кое-что проделать.

— Ладно, — сказал я. — Так и быть, приду. Зеб будет? Очень хотелось бы с ним поздороваться.

Она поморщилась.

— Зеб, может, и будет, но ты его вряд ли увидишь. Приходи один. И в темноте. Чтобы никакого света. Понятно?

— Ну уж нет, — отозвался я. — Я приехал с Энджи, тебе это наверняка известно, и не приду без нее, если, конечно, она захочет со мной. Но без света? Ты что, смеешься?

Для города с населением в пятьдесят тысяч человек, которые увлекаются расслабляющими веществами, огненным искусством и огромными машинами-мутантами, Блэк-Рок-Сити отличался на удивление низкой смертностью. Однако в городе, где смеются в лицо опасности, хождение в темноте без света, желательно очень яркого, считалось легкомыслием на грани безумия. Одним из самых рискованных поступков на Burning Man была прогулка по плайе без фонарика. Таких сорвиголов называли темнушниками, и темнушники постоянно подвергали себя риску закончить свою жизнь самым неожиданным способом: под колесами арт-байка, со свистом летящего по песку сквозь непроглядный мрак, или исполинского арт-мобиля, или же просто под ногами веселящихся собратьев, нечаянно споткнувшихся об упавшего бедолагу. И хотя неофициальный девиз Burning Man провозглашал «Безопасность в третью очередь», темнушников никто не любил.

Маша закрыла глаза и замерла как статуя. Ветер немного утих, но все равно на зубах скрипело, словно я сожрал полкило тальковой пудры, а глаза жгло, как от перечного спрея.

— Ну ладно, если хочешь, приводи свою девчонку. Но никакого света, хотя бы после того как минуешь последний арт-мобиль. И если вам обоим в итоге придется плохо, пеняй на себя.

Она развернулась на каблуках и скрылась за пыльной завесой, а я поспешил обратно в храм искать Энджи.

Глава 2

На Burning Man много чего сжигают. Главное событие — конечно, сожжение самого Человека, происходящее субботним вечером. Я сотни раз видел это на роликах, снятых под разными углами, с разными фигурами в главной роли (Человека каждый год делают непохожим на прошлогоднего). Зрелище шумное и первобытное, взрывчатка, спрятанная в постаменте, взвивается к небу огромными грибовидными облаками.