В составе штабов перечисленных выше пяти военных округов на северо-западном, западном и юго-западном направлениях было пять агентурных отделений разведывательных отделов и тридцать приграничных разведывательных пунктов. Их агентурная сеть насчитывала около 850 разведчиков и агентов, действовавших в приграничных с Советским Союзом государствах[18].

Таким образом, на территории некоторых стран находилось по две-три и более резидентур, которые добывали сведения военного, военно-политического, военно-экономического и военно-технического характера, крайне необходимые для укрепления обороноспособности СССР и развития отечественной оборонной и гражданской промышленности.

Однако деятельность органов НКВД по выявлению истинных и мнимых врагов народа отразилась и на военной разведке. Как докладывал генерал-лейтенант авиации И. И. Проскуров, за 1937–1940 гг. работниками внутренних органов было арестовано свыше 200 человек из агентурной сети Разведывательного управления, отчислено из частей центрального подчинения 365 человек. В органы военной разведки пришло свыше 326 новых сотрудников, большинство из которых не имели соответствующей подготовки[19]. «…Они были абсолютно не подготовлены решать задачи, поставленные перед разведкой. В Центральном Комитете партии считали, что в разведке, как, впрочем, и повсюду, самое главное – пролетарское происхождение, все остальное может быть легко восполнено. Такие мелочи, как понимание государственной политики, уровень культуры, военная подготовка, знание иностранных языков, значения не имели», – вспоминал генерал-майор в отставке В. А. Никольский[20].

Один за другим были репрессированы начальники Разведуправления РККА: армейский комиссар 2-го ранга Я. К. Берзин, комкор С. П. Урицкий, старший майор госбезопасности С. Г. Гендин, комдив А. Г. Орлов. Практически полностью сменился состав заместителей и помощников начальника управления: были репрессированы корпусной комиссар А. Х. Артузов, полковой комиссар А. Л. Абрамов-Миров, старший майор госбезопасности М. К. Александровский, корпусной комиссар Л. Н. Захаров-Мейер, комдив А. М. Никонов и многие другие опытные разведчики.

Из-за репрессий сотрудников советской военной разведки возможности большинства добывающих резидентур РУ ГШ КА по выполнению заданий командования были серьезно ограничены. Это нашло свое отражение в Акте о приеме Народного комиссариата обороны СССР Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко от Маршала Советского Союза К. Е. Ворошилова. В этом документе, который датируется 7 мая 1940 г., отмечалось следующее: «Организация разведки является одним из наиболее слабых участков в работе Наркомата обороны. Организованной разведки и систематического поступления данных об иностранных армиях не имеется. Работа Разведуправления не связана с работой Генерального штаба. Наркомат обороны не имеет в лице Разведуправления органа, обеспечивающего Красную армию данными об организации, состоянии, вооружении и подготовке к развертыванию иностранных армий. К моменту принятия Наркомат обороны такими разведывательными данными не располагает. Театры военных действий и их подготовка не изучены»[21].

Филипп Иванович Голиков после назначения на новую должность заметно активизировал работу по укреплению зарубежных аппаратов советской военной разведки, от которых напрямую зависели количество и качество добываемых разведывательных сведений.

В то же время назначение генерала Голикова вызвало далеко не однозначную реакцию у ряда сотрудников Разведуправления. При этом они не всегда были объективны – здесь, скорее всего, срабатывал корпоративный «дух» и замкнутость разведывательного сообщества. Так, М. И. Полякова, сама относительно недавно пришедшая в разведку (в 1932 г.), но, правда, имевшая за плечами одногодичную нелегальную командировку в Швейцарию (в 1936–1937 гг.), охарактеризовала Ф. И. Голикова следующим образом: «Это был неплохой вояка, но совершенно не понимающий специфики нашей работы. Сталина он очень боялся. Работать стало трудно. Мнение Сталина для начальника разведки значило больше, чем донесения собственной агентуры. Когда Кегель (наш человек в немецком посольстве в Москве) за несколько часов до войны в очередной раз подтвердил точную дату нападения немцев, Голиков собственной рукой написал на этом донесении: “Видимо, дезинформация…”»[22].

Насколько М. И. Полякова была права и объективна в своих оценках? Разве она обладала всей полнотой информации, которая проходила через начальника РУ ГШ КА? Нет. Она занималась только своим важным, но достаточно узким участком работы, будучи старшим помощником начальника одного из отделений одного (выделено мной. – О.К.) из отделов РУ ГШ КА, отвечавшего за организацию разведки в нескольких европейских странах. Рассуждать в послевоенное время о том, что сделал и что не сделал начальник Разведупра накануне войны, достаточно легко и безопасно…

Любопытно также, что предыдущего начальника Разведуправления М. И. Полякова характеризовала несколько по-иному: «Проскуров – человек еще молодой, прошедший Испанию, не имевший понятия о нашей работе, но умный, способный и серьезно относившийся к делу, старавшийся изучить и освоить его… Проскуров быстро входил в курс дела, становился талантливым руководителем»[23].

По приведенным цитатам видно, что отношение Поляковой к Проскурову гораздо более лояльное, чем к Голикову, хотя уровень военного образования у генерала Голикова был выше и позволял осуществлять руководство Разведывательным управлением, невзирая на его специфику. Другое дело, что Голиков с высоты своего опыта был, вероятно, и гораздо жестче с подчиненными, что могло вызвать естественную неприязнь. Проскуров же подвергся репрессиям, и это также добавило сочувственных ноток в характеристику, данную ему М. И. Поляковой.

Другой бывший сотрудник Разведуправления, в описываемый период подполковник, В. А. Новобранец в 1950–1960-е гг. писал: «Близко соприкасаясь по работе, почти ежедневно бывая на докладе, я изучал нового начальника Разведупра. И у меня сложилось тогда о нем определенное мнение. […] На лице всегда дежурная улыбка, и не знаешь – то ли потому, что хорошо доложил, то ли потому, что доложил плохо. Я не заметил у него проявлений определенного своего мнения. Давая указания, он говорил: “Сделайте так или можно так…” Уходя, я так и не знал, как же сделать. Если я делал по своей инициативе или по его указанию, но неудачно, он всегда подчеркивал: “Я вам таких указаний не давал” или “Вы неправильно меня поняли”. За такое руководство мы его не уважали. Поступал он так, потому что просто не знал, какие дать указания. Он часто ходил на доклад к Сталину, после чего вызывал меня и ориентировал в том, как думает “хозяин”, и очень боялся, чтобы наша информация не разошлась с мнением Сталина»[24]. По тексту мемуаров Новобранца хорошо видно, что они достаточно тенденциозны, едки, злы, и их детальному разбору необходимо посвятить отдельную работу[25].