Это предложение не вызвало энтузиазма не только у княгини, но и у меня. Да, я тыкалась сейчас, как новорожденный котенок, ничего не зная и не понимая. Но я твердо была уверена: ничего хорошего не выйдет, если эта тетка примется за мной присматривать. Она мне не нравилась до странной внутренней дрожи, и очень было похоже, что это чувство взаимно.

— У меня долг только перед своим родом, — отрезала княгиня. — Если эта особа была бы хоть чем-то полезна, но нет: это всего лишь бесполезное отродье.

На меня обращала внимания не больше, чем на любой предмет мебели, и говорила она обо мне, выбирая наиболее оскорбительные выражения, с явным желанием унизить.

— У нее есть магия.

— У нее этой магии едва хватило для занятий с наставником. И то мне постоянно намекают, что она не слишком успешно справляется с заданиями.

— Покушение запустило рост дара. Елизавета Дмитриевна теперь видит магию. Объем и цвет.

— В самом деле? — Княгиня резко развернулась, вперилась неприятным цепким взглядом очень светлых серых глаз и создала в руке черный дымчатый комок.

— Ваша Светлость! — метнулся к ней Владимир Викентьевич. — Здесь лечебница. Здесь не место для такой магии.

— Какой такой? — не поворачиваясь к нему, процедила княгиня. — Если она действительно видит цвет, ее не затруднит ответить.

Если от того, отвечу ли я, зависит, возьмет ли эта тетка меня под свою руку, то нужно крепко подумать, стоит ли говорить правду. Попадать к ней в зависимость категорически не хотелось, поскольку я чувствовала, что мы не уживемся и однажды я сорвусь с непредсказуемым результатом. Или она: уж больно выразительно она меня игнорировала, не то что не обращаясь по имени, а вообще ведя диалог через третье лицо.

— Елизавета Дмитриевна, ответьте же Фаине Алексеевне, — подрагивающим голосом попросил целитель.

— Красный, — решилась я.

— Вот как? — нехорошо усмехнулась моя родственница и чуть пошевелив пальцами, убрала черноту, но не руку передо мной. — А теперь?

— Черный, — недрогнувшим голосом отрапортовала я.

Целитель бросил на меня возмущенный взгляд, но сказать ничего не успел, поскольку княгиня резко развернулась к нему и прошипела:

— Милейший, к чему было устраивать цирк? Это отродье как было бесполезным, так и продолжает оставаться таковым! Посчитали, что обманом сумеете заставить меня ее опекать? Зря. Среди Рысьиных дураков нет. И не будет.

— Ваша Светлость, но это же ваша внучка, а значит, ваша прямая обязанность позаботиться о ней. Больше этого сделать некому.

Мне показалось, что ногти на выставленных на противника теткиных пальцах удлинились и заострились. Я потрясла головой, моргнула — нет, совершенно обычные, ухоженные руки с аккуратным маникюром и изящными пальцами, увенчанными массивными перстями, часть из которых на женской руке смотрелась даже неуместно. Но сама владелица ухоженных рук сейчас больше всего напоминала ведьму, даже воздух вокруг нее, казалось, уплотнился и заискрил.

— Властью, данной мне родом Рысьиных, навечно отказываюсь от прав и обязанностей по отношению к девице Елизавете Седых. — Из одного из перстней вырвался красный луч, а где-то высоко в небе прогрохотало, словно отказ был услышан и засвидетельствован… богами? — Ей нет места в нашем роду.

Княгиня резко и шумно выдохнула, встряхнула руками, словно сбрасывала невидимые никому капли и прошествовала на выход, шурша юбками и не обращая внимания ни на меня, ни на Владимира Викентьевича. Тот расстроенно охнул, но пошел за ней, то ли из обязанности вежливого провожатого, то ли еще рассчитывая, что она изменит решение.

Наверное, княгиня ушла сразу, потому что целитель очень быстро вернулся и тут же на меня обрушился:

— Елизавета Дмитриевна, зачем вы это сделали? Вы же прекрасно все видели. — Он расстроенно потер лоб. — Лишить себя поддержки одного из сильнейших российских кланов… Ох, пожалеете вы еще, да только теперь дороги назад нет.

Обманывать этого замечательного беспокоящегося человека не хотелось, поэтому я честно, хоть и несколько резко ответила:

— Пусть она жалеет. Я точно не пожалею, если наши дороги больше не пересекутся. Владимир Викентьевич, вы же видели, она меня ненавидит. Кстати, вы не знаете почему? Я внебрачный ребенок?

— Что вы говорите, Елизавета Дмитриевна, — шокированно замахал он руками. — Просто, с точки зрения княгини Рысьиной, брак ваших родителей — мезальянс. Ваша матушка имеет… имела лишь небольшой магический дар, — смущенно поправился он. — Отец же был весьма силен по меркам оборотней.

— По меркам кого? — удивленно переспросила я, подозревая, что собственные уши сыграли со мной злую шутку, позволив услышать совсем не то, что было сказано. Какие оборотни?

— Оборотней, — повторил Владимир Викентьевич. — Его прочили главой клана в обход старшего брата, но сначала неподходящая женитьба, потом — нелепая смерть. Если бы вы переняли от него способность к обороту, княгиня была бы к вам более благосклонна, но увы, от отца вы ничего не взяли.

Он говорил совершенно серьезно, и все же постоянно казалось, что он меня разыгрывает. Какие оборотни? Какие кланы? Какая способность к обороту? Все это никак не встраивалось в мою картину мира. Впрочем, она была до того не проработана, что сейчас в нее при желании можно было встроить что угодно. Но все же оборотни — это чересчур.

— Оборотней не существует, — уверенно заявила я. — Это детские сказки.

Владимир Викентьевич застыл на месте, удивленно на меня таращась.

— Как вы можете утверждать, что оборотней не существует, если только что общались с представительницей одного из сильнейших кланов, которая с трудом удержалась от оборота, настолько вы ее бесили? — Неужели мне не показалось, что ногти княгини удлинились и заострились? Да нет, ерунда какая-то. — Наверное, все дело в шоке, — задумчиво предположил он, — в результате которого вы старательно отгораживаетесь от всего травмирующего. Родство с Рысьиными для вас, несомненно, — один из таких факторов. Но от оборотничества вам, увы, не отгородиться. Это же государствообразующее понятие.

— Что именно?

— Кланы оборотней составляют Большой Совет, во главе которого находится Император.

— Император выборный?

Я невольно заинтересовалась и внезапно представила картину, как у подножия трона топится куча диких животных, отпихивая друг друга и стараясь усадить именно свою пушистую попу на императорское седалище. В моем воображении побеждал медведь и звучала странная знакомо-незнакомая фраза: «Господа, вы звери», приобретавшая в данном контексте куда более глубокий смысл.

— Почему же выборный? Должность наследуемая. — Теперь уже Владимир Викентьевич смотрел недоверчиво. Наверняка считал, что забыть свое имя — нормально, а вот забыть, как управляется государство, — настоящая трагедия.

— Император — тоже оборотень? — на всякий случай уточнила я.