Он надеялся, что поездка облегчит Бекки груз воспоминаний. Конечно, не снимет его вовсе – подобно оспинам, шрамы, нанесенные минувшим, останутся с ней навсегда. Но все, что он мог, это попытаться немного залечить их.

Надеяться на то, что они слегка затянутся.

Монтгомери включил дворники, едва струйки дождевой воды побежали по стеклу. Еще пять минут назад небо было темным, полным сияющих, льдисто-голубых звезд. Но таков Восточный Техас со всеми его климатическими причудами. Старая здешняя присказка гласила: «Ежели вам не по душе местная погода – обождите минутку, и она станет еще хуже».

Если память его не обманывала, с поворотами он не напутал, и дорога приведет их туда, куда нужно. Свернув с асфальтобетона, его «Фольксваген-Гольф» покатил по узкому тракту из красной глины, ведущему в сосновую чащу.

Там у тебя будет в достатке покоя, сказал ему Дин. Никто не потревожит. Ни одного дома на три мили вокруг. Этакая возвышенность. Тихое местечко, в самый раз, чтобы расслабиться. Бекки там понравится, да и тебе тоже. Сосенки, куда ни кинь взгляд, озерцо неподалеку, свежий воздух – дыши себе и дыши…

Словечко, употребленное Дином – возвышенность, – засело в памяти Монтгомери, как колючая проволока в живой плоти.

Поездка сразу не задалась: одна неурядица за другой. Поначалу он переносил все легко, но теперь, когда кошмары Бекки снова дали о себе знать, перспективы не представлялись Монтгомери радужными.

Может, всему виной был поздний час.

– Увези ее куда-нибудь ненадолго, – посоветовал психиатр. – Ей нужно сменить обстановку. Оставаться там, где произошло такое, – не лучшая идея. Все дела подождут, уезжайте. Она хочет выглядеть сильной в твоих глазах, но за несколько месяцев ей не стало лучше. Боль съедает изнутри. Увези ее на недельку и займи чем-нибудь. Сам увидишь, как все изменится.

Монтгомери последовал этому совету. Они оставили Гэлвистон и сделали остановку в Хьюстоне, поели в одном известном и всеми нахваливаемом ресторане – и после Бекки стало плохо. Оказалось, стряпня там – дерьмо. За нечто экзотическое, на вкус напоминавшее собачью рвоту, Монтгомери выложил тридцать пять долларов, и вдобавок ко всему его жену чуть не стошнило. Каково, а?

Следующая остановка была в индейской резервации в Алабаме. Год выдался сверх всякой меры дождливый – реки вышли из берегов, и территория резервации, равно как и прилегающей к ней железнодорожной развязки, превратилась в болото. Тут и там ползали змеи, экскурсии отменили. Открыта только сувенирная лавка, где все товары были испорчены нескрываемым лоском двадцатого столетия и являли собой прекрасный образчик произведенного в Китае ширпотреба. Видимо, участие индейцев во всей этой торговле ограничивалось выгрузкой коробок с безделицами из фур. А болтовни-то! Только здесь, да-амы и га-аспада, – уника-альные индейские а-амулеты… Па-аспешите купить, а-а то на-аши узкогла-азые бра-атья еще не скоро разродятся очередной па-артией.

И местные власти, и администрация резервации явно стремились к тому, чтобы местечко напоминало ярмарку неодолимой фальши.

Рецепт дерьмового настроения: возьмите одну липовую резервацию, добавьте один хреновый ресторан, болезнь жены и вернувшиеся кошмары. Украсьте все сверху одним календарным листком – двадцать девятое октября во всей его никчемной красе.

Красноглинок немного расширился и влился в подъездную дорожку. Приземистая и длинная хижина в стиле ранчо показалась из-за сосен. Где-то неподалеку должно быть озеро.

Хижина, черт побери! Сейчас она казалась Монтгомери едва ли не отелем «Ритц». В три-четыре раза больше их предыдущего жилья.

Он вырулил «гольф»[3] на подъездную и остановился, когда лучи фар уперлись в стену дома. Взглянул на Бекки, нежно тронул ее за колено. Она мгновенно проснулась – в ее глазах читался все тот же затравленный ужас, какой преследовал его каждое утро в течение нескольких последних месяцев. Взгляд Бекки напоминал взгляд животного, угодившего в капкан и осознающего, что охотник близко, совсем рядом.

Монтгомери улыбнулся. Это далось ему нелегко.

– Что думаешь?

Завесы жутких воспоминаний спали с ее глаз, черты лица разгладились. Бекки подалась вперед, обняла спинку кресла и посмотрела на дом.

– Какой большой, – произнесла она.

Монтгомери пытался сдержать рвущиеся наружу чувства. В его душе бушевал шторм. Выражение лица Бекки пугало: что-то по другую его сторону, чуждое и страшное, двигалось и подтачивало ее изнутри, подобно червю. Она выглядела скорее на тридцать пять, чем на двадцать пять. Ее насыщенно-русые волосы, по обыкновению гладко причесанные, теперь падали двумя колтунами на плечи, как мотки мертвой пшеницы. Черты лица смазались, будто скрылись от мира. И глаза – с ними было хуже всего. Порой они приводили его в неподдельный ужас.

Бекки спрятала руки между ног. Психиатр однажды сказал ему, что жест защитный – таковы последствия изнасилования. Наверное, так оно и было.

– Бекки?

– А… прости, я задумалась.

О чем, Бекки? О ноже у горла и подонке, навалившемся сзади?

Бедное ты мое, несчастное дитя.

Подавшись через сиденье, он взял ее за руку. Она немного потянула его на себя – быть может, инстинктивно. Подушечки ее пальцев были холоднее льда.

Монтгомери вышел из машины. Бекки тоже открыла дверь и хотела выйти наружу, как он предупредил:

– Погоди. Давай я сперва отопру.

Пройдя к двери хижины, он загнал в замок ключ, презентованный Дином. Внутри было тепло и затхло. Контраст с улицей, где холодный дождь лил за шиворот, – ощутимый.

Пошарив по стене, он нашел выключатель и зажег свет.

Его глазам явились стены красного дерева и мягкие ковры цвета ржавчины. Мебели было мало, но та, что наличествовала, умело сочетала простоту с красотой: кушетка, два набивных кресла, кофейный столик, бар и буфет, несколько табуреток. Через проход без двери располагалась кухня. Из царившей там темени подмигивал фарфор.

Пройдя на кухню, Монтгомери включил свет и там. Кухня была просторной. Размером, похоже, с половину их квартиры.

Миновав гостиную, он навестил ванную. Та тоже оказалась солидной – вся в голубом кафеле и с занавеской, отгораживающей душ.

Спальня радовала уютом и приятной глазу отделкой.

Вторая ванная была в процессе ремонта. Молотки, гвозди и уйма прочих инструментов красовались на полу, ступить некуда. Кафельные стопки высились у голых стен, по углам стояли опорные балки. Просто закрой дверь и не заглядывай туда, напутствовала его Ева. Мы с Дином колдуем над этим местом только летом, так что там далеко не все доведено до ума.