Девушка смотрела то на труп, то на Лайонела, то на притихших мышей у него на плечах, то на капитана, и абсолютно не понимала, что происходит.

Теофано весь аж засветился от счастья и с гордостью сказал:

— Она помнит, Лайонел, помнит. Просто такая уж она у меня стеснительная, моя Кари. — Пират обошел стол, положил руки на плечи трупу и с улыбкой проворковал: — Дочка, посмотри, какой блестящий джентльмен сегодня нас посетил.

Теофано вздохнул.

— Гости у нас редкость. — А потом, точно испугавшись, что сболтнул лишнего, тряхнул головой. — К моей девочке сватаются, вы не подумайте… но не всяк хорош для нее, вот так!

— Это правильно, — согласно кивнул Лайонел и с самым серьезнейшим видом глубокомысленно изрек: — Красавицам нет нужды спешить под венец.

Пират расплылся в улыбке, продемонстрировав гнилые зубы.

— И я о том твержу ей! Не слушает!

Молодой человек укоризненно поцокал языком.

— Юным девицам следовало бы больше прислушиваться к мнению старших.

— Истину говорите, — подхватил пират.

Катя сцепила руки на коленях, не зная, нужно ли ей присоединиться к светской беседе, не выглядит ли она невоспитанной и не обижает ли своим молчанием «красавицу» Каридад?

Капитан тем временем воодушевился еще больше и радостно предложил:

— А не устроить ли нам вечер танцев? — Взгляд его заметался по каюте. — Где-то тут был проигрыватель, моя Каридад прекрасно танцует, она обожает танцевать. Правда, дочка?

Его дочка продолжала взирать на всех из-за своих локон мертвыми глазами и ничто на свете, как полагала Катя, не могло заставить ее танцевать, не то что бы прекрасно, даже плохенько — уже никогда.

«Он безумен», — покосилась Катя на Теофано, бегавшего по каюте в поисках проигрывателя.

В голове играла до странного неподходящая мелодия — «Аве, Мария» Шуберта. И все происходящее под этот несравненный гимн казалось еще большей нелепостью, чем могло бы показаться в тишине.

— Хочешь потанцевать? — спросил у нее Лайонел.

— Хочу проснуться, — не выдержала Катя. Теофано резко остановился и, уперев руки в бока, заметил:

— Екатерина, вы устали? Прошу, позвольте проводить вас в каюту!

Если бы она не видела, как бесповоротно мертва сидящая в кресле, то решила бы, что ее сейчас якобы третью — лишнюю, сердобольный папаша Каридад пытается услать.

— Ты собираешься танцевать? — уточнила Катя, всматриваясь в прекрасное, но бесстрастное лицо Лайонела.

Он насмешливо улыбнулся, посмотрел на тихоню Каридад и поинтересовался:

— А ты будешь ревновать, дорогая?

Катя заметила, какая гордость промелькнула в глазах Теофано, и, сама не веря, что говорит это, промямлила:

— Пожалуй, я сойду с ума, дорогой… от ревности.

Капитан был явно раздосадован и даже попытался вмешаться, но молодой человек жестом призвал его к молчанию. Затем поднялся.

— Танцы как-нибудь в другой раз. — Он подарил Каридад улыбку. — Приличным незамужним девушкам не пристало ложиться так поздно. — Взгляд его переместился на Катю — в корсаж ее платья. — А всем неприличным — давно пора лежать на спине и считать звезды.

Капитан было увязался следом, чтобы показать каюту, но молодой человек заверил: «Мы справимся» и напомнил: «Курс на остров Чертовых зеркал».

В небольшом коридорчике, прежде чем распахнуть одну из четырех дверей, Лайонел обратился к своим мышам, сидящим у него на плечах:

— Поищите себе другое место для ночлега.

Неф в ту же секунду послушно взмахнула крыльями и взлетела, а Орми, как только он распахнул дверь каюты, попыталась ринуться вовнутрь, но была перехвачена и отброшена прочь.

— Спокойной ночи, Орми, — пожелал Лайонел и, втолкнув Катю в их каюту, захлопнул дверь прямо перед носом у рассерженной мыши.

В маленьком помещении у окна с раздвинутыми темно-коричневыми занавесками стояла узкая койка, покрытая серым покрывалом.

Катя измерила комнатушку ровно пятью шагами и невесело спросила:

— Неужели ничего попросторнее тут нет?

Лайонел скинул пиджак.

— Есть, спальня Каридад.

Девушка сложила руки на груди, не без иронии отметив:

— Надо же, ты и в спальне у нее бывал…

— Да, знаешь, когда я пользовался услугами Теофано в прошлый раз, я предпочел этой кладовке каюту его дочери.

— Боже, — выдохнула Катя, — ты, ты просто… чудовище.

Молодой человек удивленно вскинул бровь.

— Между нами ничего не было. Подумаешь, она лежала себе на другом конце огромной кровати…

— Но она, она же мертва, Лайонел!

Тот пожал плечами.

— Вот именно! Ей вообще кровать не нужна. А я был уставшим! — Он сел на узкую койку и, притянув девушку к себе, усадил на колено. Когда его ладонь легла ей на щеку, Катя резко отпрянула.

— Ты спал с трупом! Это омерзительно!

— А ты с моим братом. И тебе понравилось.

— Издеваешься? — разозлилась она, тщетно пытаясь вырваться из его объятий.

Он засмеялся, одной рукой продолжал ее удерживать, а другую запустил в волосы.

— А знаешь что?

Она перестала вырываться и он продолжил:

— Мы можем вместе пойти к ней, в случае чего, отвернем ее к стене, чтобы ты не стеснялась.

Катя набрала в легкие воздух, но обрушить на молодого человека свое возмущение не смогла — засмеялась. Ледяные голубые глаза смотрели на нее очень серьезно, без единого намека на улыбку, но теперь его шутку она оценила в полной мере. Они слишком мало времени провели вместе, научиться разгадывать его настроение ей еще только предстояло.

— Я почти поверила!

Она ждала, что теперь он точно улыбнется или посмеется, но очень быстро, к своему ужасу, поняла — он вовсе не шутил. И в самом деле, ради мягкой комфортной кровати не погнушался бы разделить ложе с трупом.

— Расскажи мне про нее, — со вздохом попросила Катя, понимая, что упреки и дальнейшее разбирательство: кто с кем спал — бесполезны. — Девчонка мертва, отец явно сумасшедший, они не вампиры… Что с ними произошло?

Лайонел откинулся на стену и какое-то время молчал, как будто обдумывал свой ответ.

— Ты дал Теофано одну из двух оставшихся у тебя монет. На ней написано: «Deuda», такое же название носит корабль. Как переводится это слово?

— Долг, — промолвил молодой человек, вынимая из кармана последнюю оставшуюся у него монету. Он указал на сторону с изображением корабля. — Оно означает денежный долг. — Монета подлетела у него на ладони и перевернулась стороной с изображением девушки и словом: «Deber». — А это долг чести.