Кто-то дотронулся до плеча Ройала, и он обернулся, безумно глядя на капитана Калабозо.

– Простите, если напугал вас, мистер, – спокойно сказал тот, глядя на гроб. – Как умер ваш друг?

– Что ж, – горько произнес Ройал, – извольте… я убил его.

Незадолго до заката солнце наконец-то выглянуло из-за пелены тумана, и его лучи были на удивление ласковыми. Из-за леса показалась стая грачей, точно руки в черных перчатках, аплодирующие уходящему дню. Копья солнечных лучей пригвоздили мокрые листья к земле. От деревьев шел легкий пар.

Чернокожий парнишка по имени Сет с плантации Эритаж сидел на старой магнолии и терпеливо ждал. Его темные глаза зорко вглядывались в поворот реки, из-за которого должен был появиться пароход. Дерево, на котором он сидел, было почти тридцать метров в высоту, напротив, по другую сторону дороги, стояло точно такое же. Эти два великана образовывали нечто вроде парадного входа в аллею из магнолий длиной почти в три километра. Внизу там и тут сидели или опирались спинами о гигантские стволы другие чернокожие ребята, ожидая, когда Сет крикнет: «Пароход на подходе!»

Получив сигнал, они разнесут весть по всем шести плантациям, я рабы приготовят кареты для своих господ, чтобы подобрать прибывших из Нового Орлеана.

Чтобы время летело быстрее, Сет принес из дома банджо и сейчас сидел, покачивая ногой в такт аккордам, и напевал:

– Никто не знает, кто я такой, Никто не знает, кто я такой, jo пока не придет Судный день!

Спустя пару минут ему начали подпевать другие мальчишки, и скоро зазвучал уже вполне приличный хор.

Джулия Таффарел склонила голову набок и слушала. Стройный хор голосов долетал до дома Таффарелов, заполняя все вокруг.

– Смотри-ка, ребята сегодня в ударе.

Она послушала еще немного, затем вошла в большой дом. Несмотря на то, что ее пятьдесят девять лет сделали свое дело, она все равно была красивой женщиной. Волосы белым нимбом обрамляли ее лицо. Несмотря на морщины, оно не утратило своих утонченных форм. Ясные голубые глаза, точно сапфиры в дорогой оправе, смотрели из морщинок век. Ее осанка осталась прежней, а плавность движений никак не вязалась с почтенным возрастом. Время от времени она останавливалась у мебели или картины, из тех, что еще остались в доме, вспоминала какой-нибудь забавный случай, связанный с ними, улыбалась своим мыслям и шла дальше.

Как всегда, в этом ежедневном ритуале ее сопровождали единственные друзья: Катон и Оттилия. Эта пара была с Таффарелами почти столько, сколько Джулия помнила себя. Ей было девять, а ее брату Клоду шесть, когда их овдовевший отец решил, что детям пора иметь собственных рабов. Он купил молодую пару чернокожих на аукционе и привез их в дом. Но вместо рабов Катон и Мини стали детям мамой, папой и нянькой одновременно. Джулия дала вольную всем своим рабам уже много лет назад, но пара осталась с ней, как и большинство рабочих с плантации.

Сейчас пара шла за хозяйкой, вслушиваясь в ее бормотание. Несмотря на то, что они были лет на десять старше Джулии, оба прекрасно сохранились и по-прежнему ухаживали за ней, точно она была маленькой. Невесомые шаги Джулии были едва слышны на голом каменном полу; все ковры, когда-то закрывавшие его, давно были проданы. Владелица дома остановилась у старого потертого комода красного дерева и провела по его пыльной поверхности рукой. Роскошная некогда лакировка вытерлась, дерево треснуло в нескольких местах, но этот антиквариат все равно был дорог Джулии. Отец принес его в дом, когда ей было лет пять. Джулиус хотел подарить комод дочери, но она наотрез отказалась поместить у себя в комнате эту темную махину, и пришлось ставить его здесь, в холле. Сейчас полки были сняты, стекло вынуто, а дверцы вот-вот готовы были сорваться с петель. Комод напоминал беззубый рот старухи смерти, которая скоро придет и за Джулией. Ах, скорей бы, скорей. Ей не терпелось встретиться с Клодом. Ему там так одиноко без нее.

Из холла они прошли в парадную гостиную. Сквозь витражи окон в зал пробивались слепящие лучи солнца, все трое прикрыли глаза. Гостиная была абсолютно пуста, если не считать старого зеркала в потертой, когда-то позолоченной раме. Джулия остановилась перед ним, всмотрелась в свое отражение. Губы ее сжались в тонкую линию, и она отвернулась.

– Ну зачем тебе нужно говорить всем правду? – горько сказала она зеркалу и пошла дальше.

Джулия открыла дверь в кабинет, который был гораздо темнее гостиной. Оттилия поспешила зажечь лампу. Шикарный бронзовый канделябр, когда-то украшавший потолок кабинета, был продан одним из первых. Над камином, уже зажженным Катоном, висел портрет Клода. Джулия посмотрела на брата и улыбнулась:

– Сегодня я поужинаю в твоей компании, ты не против?

Портрет промолчал, и Джулия села за накрытый стол.

Одна из многочисленных странностей единственной из оставшихся по эту сторону зеркала Таффарелов заключалась в том, что Джулия каждый день ужинала в новой комнате. Более того, каждый раз она облачалась пусть и не в новое, но все же другое платье. Катон открыл окно, и в кабинет ворвались свежий воздух и ароматы теплого вечера, смешавшиеся с запахом еды. Сегодня Оттилия приготовила марсельский суп и мидии с лимонным соком. На столе стояли открытая бутылка шабли и зажженная свеча в серебряном подсвечнике.

– Я помню, как ты позировал, Клод, – сказала она портрету. – Ты всегда был непоседой. Художник был очень талантлив, а ты не давал ему сосредоточиться, постоянно вертя головой и болтая со мной. Но портрет удался. Все, кто посещал наш дом, говорили, что это лучший портрет из всех, что им доводилось видеть.

Оттилия забрала пустую посуду и молча удалилась, оставив хозяйку наедине с воспоминаниями. Позже она присоединилась к мужу. Катон сидел на ступеньках, в десяти метрах от двери в кабинет, на тот случай, если хозяйке что-нибудь понадобится.

Джулия налила в бокал вина, ей не хотелось звать слуг. Она помолчала, глядя на закат, и пригубила вино. Затем посмотрела на брата, и по щеке ее скатилась одинокая слеза.

– Ты был самым красивым человеком в мире, Клод.

В это время в поместье Белыпас Мишель Мартино лежала обнаженная на огромной кровати из канадского клена и сладко потягивалась, глядя на свои стройные длинные ноги. Из открытого окна легкое дуновение ветерка долетело до прекрасной молодой женщины и слегка охладило шелковистую кожу, влажную от пота. Несмотря на то, что Мишель с Леоном были женаты больше года, они в отличие от большинства других молодых пар не утратили безграничной нежности и неутолимой страсти друг к другу. Они, как и прежде, получали огромное удовольствие от физической близости и старались заниматься любовью как можно чаще.

Мишель закрыла глаза и представила себе, как целует своего любимого мужчину. Она почти чувствовала на себе его руки, почти видела, как он целует ее каштановые волосы, как склоняется ниже, чтобы поцеловать ее в яркие полные губы…