— Если бы она свалилась или спрыгнула, кто-нибудь бы наверняка услышал? — Шварц оглядел дом.

Когда они приехали, почти все окна были темными, но сейчас горело уже не меньше половины окон, и то в одном, то в другом появлялись силуэты людей. Полицейская мигалка манила жителей, но полицейские, натянув ленту заграждения, отправили самых любопытных — тех, что высыпали на балконы поглазеть — по квартирам.

Патологоанатом Андрич пожал плечами.

— Трудно сказать, что люди слышат и видят посреди ночи. Никто пока не приходил, чтобы что-нибудь рассказать?

— Нет, — признал Шварц. — Но с минуты на минуту прибудет подкрепление, и можно начинать опрос соседей.

Ирса подозревала, что обход соседей выпадет на ее долю, на пару с еще каким-нибудь желторотым. Она опять присмотрелась к трупу.

Что-то странное было в позе тела.

Девушку словно выставили на всеобщее обозрение, положили на спину.

В пять минут третьего прибыла вторая патрульная машина. Когда они шли назад, Шварц положил руку ей на плечо.

— Кажется, ты нервничаешь. Но вот увидишь, этот случай не хуже обычного детектива.

— В каком смысле детектива?

— Ну, все хорошие детективы начинаются тем, что кого-то убивают, а кончаются тем, что дело распутывают.

— А вдруг это плохой детектив.

Какой вопрос, такой и ответ, подумала Ирса. До машины они дошли в молчании.

— Подите сюда.

Эмилия-баскетболистка сидела на пассажирском месте в машине экспертов. На коленях у нее был ноутбук, в руке — пакет с “андроидом”.

От телефона к компьютеру прямо из пакета протянулся проводок.

— Я разблокировала телефон, — сказала Эмилия. — Вероятнее всего, он принадлежал жертве. Девушку зовут Тара, она обожает селфи. Последний раз она обменивалась эсэмэсками четыре часа назад.

— С кем? — Шварц оперся рукой на открытую дверцу. Эмилия задумалась.

— В списке контактов он значится как “Улоф”. Но номер отследить не удалось, во всяком случае с этой аппаратурой. Похоже, они договаривались встретиться где-то здесь.

— Интересно. Хорошее начало.

— И еще, — продолжила Эмилия. — Тара пишет этому Улофу… цитирую: “Знаешь Повелителя кукол?” Улоф отвечает: нет. Что это может значить? Есть соображения?

Сержант Шварц поднял брови.

— Нет. Ни малейших. Но мне кажется, я знаю человека, у которого соображения могут быть.

— Так-так… И кто это?

— Кевин Юнсон. Из уголовной полиции.

На вершине Тантобергет, в районе Сёдермальм, стоит установка ПВО времен Второй мировой войны, призванная защищать от врагов мосты Орстабрун и Лильехольмсбрун. Недалеко от игровых площадок, на террасах, спускающихся к воде, расположены садовые участки; из одного домика доносился грохот гранатных разрывов.

Была половина третьего ночи. Кевин Юнсон лежал на диване; на экране компьютера перед ним шла советская военная драма “Иди и смотри”.

Когда живые завидуют мертвым, думал Кевин.

Небольшой садовый участок на горе Танто являл собой в основном голые камни; пригодная для выращивания хоть чего-нибудь земля ограничивалась полоской плодородной почвы вдоль забора. Право на застройку участка — одного из ста одиннадцати на южном склоне — использовалось по полной. Четырнадцать квадратных метров занимал красный домик с белыми углами, шесть квадратных метров — открытая веранда с сарайчиком, вмещавшим уборную. Этот клочок земли принадлежал семье Кевина с семидесятых годов, а сам он жил в домике уже четыре года. Проводить здесь зиму запрещалось уставом, но соседи-садоводы не жаловались.

С тех пор как узнали, что Кевин служит в полиции.

Здесь он вырос. Здесь наблюдал, как лето, крадучись, взбирается на гору с Орставикена, здесь они с отцом сидели на веранде и смотрели, как солнце опускается за яхтенный причал.

Единственная комната вмещала стол с двумя стульями, диванчик и — вторым этажом — кровать. Бензиновый генератор питал плиту и холодильник, а солнечная батарея обеспечивала электричеством компьютер и лампочки. На стенах полки, на полках книги и диски.

Когда Кевин смотрел кино, то старался держать под рукой ручку и бумагу, готовясь записывать ошибки — просчеты в сценарии, анахронизмы. Ляпы.

Не только забавы ради, но и чтобы потренировать наблюдательность, которая так нужна ему в работе. Но на экране разворачивалась уже последняя сцена “Иди и смотри”, а бумага на столе все еще оставалась нетронутой.

Главный герой, в начале фильма — подросток, теперь выглядел стариком. Он уходил в леса, чтобы примкнуть к партизанскому отряду.

И лес проглатывал его.

Природа всегда побеждает. Человеку ее не одолеть.

Кевин уже в детстве искал и находил логические ошибки. Он развенчивал выдуманные миры других детей, указывая, что ковбои не могут ни стрелять из автомата, ни носить штаны, купленные в “Каппале”.

В классе он тоже не мог смолчать. Не мог мириться с плакатом, изображавшим викингов, потому что рисунок тиражировал легенду о рогатых шлемах. Ляп. На карте мира, висевшей за учительским столом, Гренландия была величиной с Африку и производила совершенно неверное впечатление. Ляп.

Утверждения учителей о том, что он страдает приступами гневливости, гиперактивностью и как там оно еще называется, становилось все труднее опровергнуть, они превращались в правду. Зачинщиком ссор почти всегда оказывался Кевин Юнсон.

Но в пятом классе к ним по замене пришла на семестр молодая учительница, не похожая на других. Как-то она попросила Кевина остаться после уроков.

Он ожидал взбучки, но учительница достала коробочку вроде той, в каких держат жевательную резинку. Она спросила, что в этой коробочке, и он ответил — двадцать пять подушечек жвачки, как и написано на упаковке, на что учительница рассмеялась и открыла коробочку.

Внутри лежала красная бусина.

Коробочка — это твое лицо, сказала учительница. Та роль, которую ты играешь в классе и в которую верят все, в том числе учителя, а может, и ты сам. Учительница вынула бусину, поднесла ее к свету и продолжила: “А это — ты. То, что ты есть на самом деле. Я положу коробочку к себе на стол, и весь семестр бусина будет там, внутри. Каждый раз, когда тебе в классе станет тяжко, вспоминай наш с тобой секрет”.

Кевин сохранил тайну коробочки с бусиной. Он и правда почувствовал себя в школе свободнее.

Приближались рождественские каникулы, учительница скоро должна была уйти, но теперь к Кевину относились иначе. К его словам стали прислушиваться. Может, потому, что говорил он теперь поменьше. Когда он после каникул вернулся в школу, коробочки с бусиной уже не было.