— Вот и прикажите им, — повысил голос генерал, — избавить русских от этого летающего металлолома! Все остальные остаются на местах. Продолжаем совещание, господа, — выждав, пока адъютант скроется за дверью, Швебс как можно раскованнее поинтересовался: — Так что вы там говорили в свое оправдание, Штубер?

— Хотел доложить, что во время крупных операций мой отряд обычно укрепляют разведывательно-диверсионными подразделениями, сформированными непосредственно в частях вермахта, — уточнил оберштурмфюрер.

— Для этого у нас уже нет времени, — проворчал командир авиационного звена, чьи самолеты должны были осуществлять переброску десанта. — Если, конечно, не перенести операцию на более поздние строки.

Все выжидающе взглянули на генерала, но в эти мгновения он уже прислушивался к приближающемуся гулу тяжелых бомбардировщиков. Как и следовало ожидать, самолеты начали штурмовать понтонную переправу. Её, собственно, и прикрывал своим огнем дивизион зенитчиков.

— Так ведь у них еще и фронтовая разведка поставлена из рук вон плохо, — генерал не отказал себе в возможности позлорадствовать по этому поводу. — Иначе они бы знали, что почти рядом с мостом находится штаб армии.

— И, слава богу, что плохо… — обронил кто-то из офицеров-штабистов.

— Переноса операции не будет, — решительно проговорил Швебс, чеканя каждый слог. — Хотите еще что-либо добавить, оберштурмфюрер?

— Скорее, уточнить… Численность армейских групп, которыми укрепляют нашу команду, обычно зависит от характера заданий, — вопросительно уставился он на генерала, полагая, что тому пора бы уже раскрывать карты.

— Солдат вы получите столько, сколько понадобится, — заверил его генерал, воинственно опираясь кулаками о массивный стол.

Поручив морякам осмотреть первого пилота, Лощинин пробился по тропке к Евдокии и, вытирая рукавом кителя пот, прямо над ухом девушки прохрипел:

— Этот, по всему видать, еще жив. Что скажешь, Степная Воительница?

— «Степная Воительница» — это что, тоже комплимент?

— С комплиментами потом разберемся, а пока что разговор о немце. Он, спрашиваю, жив?

— Судя по комплименту, только что сказанному, да…

— Что ты заладила со своими комплиментами? — не понял ее лейтенант.

— Потому что он так и сказал: «Вы прелестны, фройляйн», — Евдокимка чувствовала себя задетой.

— Чего только не сморозишь в бреду…

— Почему вы решили, что летчик бредил? — еще сильнее зацепило девушку безразличие этого сухопутного моряка. — Открыл глаза, увидел перед собой… И так и сказал…

— Знала бы ты, какие «комплименты» они посылают с неба, когда десятками набрасываются на наши города или корабли, — буквально прорычал морской пехотинец, грубовато отталкивая Степную Воительницу, чтобы приблизиться к пилоту.

Девушка обратила внимание на его лицо — широкоскулое, с резко выпяченными желваками под смуглой кожей; с почти прямым, слегка утолщенным носом и пухловатыми, по-юношески выразительными губами. Черные, почти антрацитовые глаза блестели под узкими выцветшими на солнце бровями. «Вот о таких мужчинах, все девушки, наверное, и мечтают», — как-то отстраненно подумалось Евдокимке.

Ответить на вопрос о том, какие мужчины нравятся ей самой, Степная Воительница вряд ли смогла бы. После шестого класса она — «сдуру и по ошибке», как определила впоследствии мать, — влюбилась в «мужчину в черном». В того самого, который неожиданно появился в их доме в черном кожаном пальто, черной широкополой шляпе и в черном гражданском костюме военного покроя.

Как оказалось, это был Дмитрий Гайдук, двоюродный брат отца. Отец встретил гостя с холодной вежливостью, как обычно встречают важного, но не очень-то уважаемого гостя. Эта холодность почему-то передалась и матери, на что гость обратил внимание и безмятежно, с наигранной улыбкой на лице, предупредил:

— Могу подумать, что мне тут не рады, брат-ветеринар, — впоследствии он так и называл ее отца «братом-ветеринаром». — Может, так, сразу, взять и уйти?

— Сразу — не положено, — сухо возразил отец. — Во-первых, как-никак, а ты из Гайдуков, а значит, наш.

— Что значит «как-никак», брат-ветеринар? Я действительно «наш», из Гайдуков.

— А во-вторых, — продолжил свою мысль отец, — поселку незачем знать, что мы с тобой нравами, или еще чем-то там, не сошлись. Тем более что в детстве ты, как и надлежит старшему и более сильному, защищал меня.

— Вот видишь, как много поводов у нас для того, чтобы посидеть за обеденным столом и потолковать о жизни нашей распрекрасной, брат-ветеринар.

Выразительнее всего Евдокимке запомнилась тогда эта иронично-загадочная улыбка, которая, казалось, запечатлелась на лице чекиста Дмитрия Гайдука однажды и навсегда.

— Видал, какая у него уверенная, пренебрежительная, прямо-таки чекистская, улыбочка? — уловила эту особенность родственника мать Евдокимки, когда два дня спустя гость отправился дальше, куда-то, как он говорил, «в район Первомайска, на новую должность». — Представляю себе, как он ведет себя на допросах.

— Не о том ты сейчас говоришь, — встревоженно оглянулся Николай Гайдук. — Не наше это дело. Ты же слышала его объяснение: все, что он как чекист делает, он делает по долгу службы!

— Я всего лишь говорю о том, о чем ты думаешь, — осадила мужа Серафима. — Соседка вон вчера спросила, как ядом брызнула: «Уж не арестовывать ли вас приехал этот ваш, из органов?» Вроде бы тихо спросила, остерегаясь, но язвительно.

И только Евдокимку «дядя Гайдук» почему-то сразу же покорил настолько, что после обеда, во время которого отец и гость обменивались какими-то колкими, непонятными девушке выпадами, она предложила:

— А хотите, я покажу вам, сколько новых домов появилось за то время, пока вас не было, и в поселке нашем, и в Степногорске?

— Как же не пройтись по улицам с такой красавицей? — тут же согласился дядя Гайдук, на радость девушке.

Откуда ему было знать, что главное для нее — прогуляться с таким сильным и красивым мужчиной мимо поляны, где сейчас гонял с мальчишками мяч ее штатный школьный воздыхатель Пашка Горовой. И ничего, что, узнавая Дмитрия Гайдука, встречные сельчане тут же сторонились его и бросали вслед — «это и есть тот самый, из органов…». Слыша все это, дядя Гайдук так ни разу и не согнал с лица свою «чекистскую улыбочку».

Впрочем, все это было уже в прошлом…

— Жив, сволочь, — командир морских пехотинцев прощупывал тем временем пульс раненого на сонной артерии. — Хотя крови потерял немало, а на несколько километров вокруг лазаретов не предвидится.

— Если бы у вас нашелся бинт или еще что-нибудь, чем можно было бы перевязать… — обратилась к нему Евдокимка.

— В армейские санитарки попасть не терпится?