для него, и его единственная мысль: лишь бы сигареты не кончились. Прохожие могут внезапно начать двигаться быстрее скорости света или могут единовременно вовсе пропасть. Могут исчезнуть все дома. Старый каменный дом может быть заменен огромным стеклянным небоскребом. Но общая драма останется неизменной: серое небо, слившееся с серым асфальтом, серые мельтешащие люди и человек, который сигарету за сигаретой курит на углу дома.

* * *

Можно отметить, что музыка сыграла очень большую роль в моей жизни. Формировала мое мировоззрение, меня как личность. Возможно, даже определенные качества, такие как целеустремленность и упрямство, тоже взрастила во мне именно музыка. Опять же, забегая немного вперед… После университета, после флота я играл в группе на басу, получалось это крайне паршиво, но мне нравилось играть с ребятами и нравилось, что меня терпели. К слову, я так и не научился нормально играть…

* * *

В школе, примерно в восьмом классе, я очень увлекся компьютерной техникой. Поскольку семья у нас была довольно бедная, о нормальном компьютере я не мог даже мечтать. Первый мой компьютер был «Компаньон-2», немного переделанный, с дисководом. Он научил меня многому. Прежде всего, он ввел меня в тусовку компьютерных гиков. Именно на «Компаньоне», а позже на «Профи-256к» я начал рисовать. По сути, это были мои первые шаги в творчестве. Убого что-то рисуя, я посещал компьютерные конкурсы в других городах со своими новыми друзьями. Мне все это было очень интересно, хоть я мало что в этом понимал. Мои новые друзья учились в университетах, в основном на программистов. Я был самый молодой среди них, мне было двенадцать-тринадцать лет, в то время как им было за двадцать. Видимо, в своем мировоззрении и в личностном росте я казался старше своих лет, поэтому они меня принимали. А я просто был рад новым друзьям с похожими интересами. Мы часто собирались — выпивали, обсуждали компьютерное. Не хотел, но все-таки придется немножечко затронуть тонкости. Для большинства людей компьютеры — это просто компьютеры, и все. Но в нашей среде было жесткое разделение по типу процессора, по архитектуре. И конкретно «Компаньон» и вся субкультура вокруг него считались андерграундом компьютерного мира.

Именно тогда я познакомился с довольно малоизвестной музыкой. Такие направления, как Doom, Funeral Doom, на многие годы определили меня.

Именно тогда я начал писать. Писал я мрачно, довольно страшно. Мне и тем, кто читал, это нравилось. Графоманией я не страдал, но все же написал довольно много с тех лет. Это были короткие рассказы, а еще стихи — в гораздо меньшем количестве. Я со школы не любил поэзию: казалось, что она ограничивает. Но это сугубо мое мнение. Я буду вставлять в текст книги свои рассказы. Они не имеют сюжета, в них нет главного героя. Для меня они были словно картины — то есть их нужно было прочитать, закрыть глаза и представить все прочитанное. Если вам это покажется слишком мрачным, просто вспомните то, что я выше написал о своей жизни. Многое я не мог высказать никому, эти переживания были во мне, и они были довольно болезненными. Боль была не химической, скорее душевной — вряд ли я смогу передать это. И когда я все это выплескивал на бумагу, эта душевная боль на какое-то время исчезала.

Сейчас мне тридцать шесть лет, но эти ощущения не ушли, только притупились. Притупились настолько, что я перестал писать и смог спрятаться от всего в работе. Есть мнение, что именно моя увлеченность работой привела меня в инвалидное кресло-коляску. Но если когда-нибудь мне суждено будет встать из этого кресла, именно мое безумие позволит мне это сделать.

К сожалению, многая часть рассказов не сохранилась — публикую то, что нашел.

* * *

Молодой художник в своем воображении, а после на холсте порождает неведомых и жутких существ. Может, и вокруг все такое серое и мрачное, потому что художников теперь прельщает экспрессия, эпатаж, кошмар и противоречивость. И потребителя найти на такое ну очень легко. Каждый теперь глубоко внутри вампир, оборотень, ангел, котенок, лисенок, зайчонок и прочая нечисть. Людей вокруг и нет почти. Вот и делимся на тех, кто кровавую грязь производит, и на тех, кто ее потребляет, — к сожалению, третьего не дано. Если грязь эта не кровава прямым текстом, значит, она кровава в своем подтексте. Секс, кровь, потребительство и саморазрушение — это курс нового мира. Производители грязи равны потребителям — только последним, как им кажется, уже и стремиться не к чему. Вот только жить все страшнее, особенно если иногда по сторонам озираться.

* * *

Настойчиво и монотонно за границу забытья стучался день. Грохотом колес, сонмом далеких голосов, удушливыми парами, грязным уродливым солнцем за немытыми тучами. Удивительно, однако если пересилить его и не дать всему этому грохоту и цветной мешанине разогнать блаженное ночное забытье, то ничего не изменится. День просто пройдет мимо. Попробует то же самое в следующий раз. По кругу этот номер день исполняет уже не одну тысячу лет. И будет продолжать исполнять, совершенно независимо от того, что кто-то сегодня победил его и не откликнулся на его сумбурные позывы. Очень необычно грезить наяву подобными кошмарами. К сожалению, глаза вновь открыты, а вокруг ничего не изменилось. Серый туман вокруг, серая грязь под ногами. В натуральном мире натуральных вещей нет ничего больше, кроме этого. Иной раз, по неведомой причине, окружающее составляется в причудливые картины. Но чаще всего туман протекает в одном направлении. Ветер шептал, что далеко-далеко туман собирается в огромный мутный водяной поток и тут же с грохотом рушится в бездну. До дна той бездны нет доступа даже ветру, но туману доступ есть. Доставая до глубин, он разбивается на мелкую пыль. Неспешно клубясь, поднимается обратно из жуткой бездонной бездны.

Может, мысли эти, но, скорее, что-то другое вновь стало менять окружающее. Быстро и стремительно — так, как это бывает всегда. Серое пустое небо неожиданно заимело необычайную глубину и почернело. Тускло зажглись на нем холодные и колючие звезды. Глубина неба поражала и пугала. Пугал и тот факт, что небо разрослось во всех направлениях. Под ногами была пустота, и со всех сторон, безмолвно безразличные, смотрели холодные звезды. Неподвижность холодной пустоты нарушала маленькая точка, которая, приближаясь, быстро росла. Завороженный происходящим, я не заметил, как нечто выросло передо мной в тесную клетку из толстых металлических прутьев. В клетке метался человек, сломленный безумием до животного состояния. Он кричал и ругался. Правильнее сказать, что он