Если в советские времена страницы истории заполнялись бесчисленными подвигами революционеров — от декабристов до сталинистов, то теперь в разряд положительнейших героев возводят их традиционных противников. В сущности, то же самое происходило и в исторических изысканиях послереволюционной эмиграции, а позднее — и в трудах историков-диссидентов. Но много ли нужно усилий, чтобы черное объявить белым и наоборот? Еще легче того заменить белым красное! Станет ли от этого история яснее и понятнее? Кому какая польза, если «доброго дедушку» Ленина заменит «добрый дедушка» Александр III или кто-нибудь еще?

Неужели не ясно, что политики, процветающие на своем поприще, не могут быть травоядными, а заведомо должны быть хищниками? Да и идиотом преуспевающий политик быть не может, а потому, если в истории России и присходили идиотские события (вроде 14 декабря 1825 года или 9 января 1905 года), то кто-то из весьма неглупых людей либо погрел на этом руки, либо, по меньшей мере, пытался погреть!

Все кто интересовался историей разведок, отлично знают, что величайшими разведчиками следует считать не тех, кто гормко провалился (вроде Р.Зорге или Фишера-Абеля), а тех, кто уцелел на своих постах, избежав разоблачения. В неменьшей степени это относится и к политическим заговорщикам. А между тем, если имена повешенных террористов и бунтарей на слуху у миллионов, то из подлинных руководителей заговоров некоторые даже просто не попали в исторические хроники, а если и сохранили известность, занимая особое положение и будучи личностями немалых масштабов, то своей деятельностью на совершенно ином поприще. Между тем, цели и идеалы этих невидимок, их хитроумные замыслы, победы и поражения, значительно важнее, интересней и поучительней, чем все похождения марионеток, плясавших под их дудочку. Открыть их имена и разобраться в их деятельности — задача невероятной сложности и тем большей увлекательности!

Основным объектом нашего исследования является российское революционное движение — совершенно уникальное явление, беспрецедентное по размаху, продолжительности и безрезультатности. Оно длилось целое столетие.

Завершением, понятно, стала революция 1917 года, а начало, по некоторой иронии судьбы, произошло почти ровно за век до того: в канун 1817 года члены тайного общества «Союз спасения» высказали намерение к цареубийству.

В сюжетах этого начального периода не было такой уж особой важности, тем более, что тогда все ограничилось одними разговорами в узком кругу. К тому же Н.П.Огарев, критикуя первое публичное издание упомянутой книги Корфа в 1857 году (сначала было два «закрытых» издания — только для членов царской фамилии; традиционное классическое отношение к гласности!), справедливо отметил: «за этой мыслью не нужно даже было ходить в Европу и искать ее во французской революции и немецких тайных обществах: само правительство приучило Россию хладнокровно смотреть на нее. Тогда еще живо было в памяти не только беззаконное, но награжденное убийство Петра III и вероломное убийство Иоанна Антоновича; а убийство императора Павла совершилось почти что на глазах людей, участвовавших в заговоре 14 Декабря. Что мудреного, что мысль о цареубийстве из дворцовой семейной хроники перешла в тайное общество?»

Однако Огарев тут же разъяснил, что хотя сама мысль о цареубийстве и не была оригинальной, «но то, что эта мысль явилась не в династическом, дворцовом интересе, а в интересе гражданского развития народа», стало принципиальной новизной. С такой оценкой нужно согласиться, хотя понимание и декабристами, и самим Огаревым интересов гражданского развития народа было достаточно своеобразным — но об этом ниже.

Разумеется, на протяжении последних столетий нечто похожее происходило и в Европе — от упомянутых Огаревым Франции и Германии ХVIII-ХIХ веков вплоть до современной Северной Ирландии. Но там коварные политические заговоры и террористические злодейства либо выдыхались в течение коротких промежутков времени, либо ограничивались весьма локальными территориальными масштабами. Ведь нужно же согласиться, что Россия — не Сербия, не Ольстер и не Страна Басков, а поэтому, при всем уважении к названным (а также и другим) странам и регионам, политическая борьба в ней имела и имеет существенно большее значение для судеб мира и гораздо более поучительна.

Неудивительно поэтому, что в последние годы не иссякает интерес и исследователей, и читателей к тайнам, сопровождавшим деятельность и революционеров, и их противников. В свое время, в двадцатые годы двадцатого века, и в Советском Союзе, и в эмиграции была опубликована масса воспоминаний и исследований на эту тему. Ныне многие из них переизданы, а иные, во всяком случае, доступны в библиотеках для современных профессионалов. В сочетании с новейшими архивными изысканиями и аналитическими разработками это создает весьма обширную информационную базу, хотя и по сей день еще многие архивы заперты благодетельной цензурой от независимых исследователей.

Беда только в том, что за деревьями, как это нередко случается, по-прежнему не видно леса, основательно прореженного коммунистической прополкой. Да и вырубать-то было, повторяем, нетрудно: ведь даже непосредственные участники и свидетели прошедших событий мало что усвоили. Не слишком преуспело, на наш взгляд, и большинство современных авторов. Между тем, как показывает пример В.Суворова, российская история не столько не написана, сколько просто еще не прочитана: фактов — изобилие, а логики нет. К истории революционного движения это относится ничуть не в меньшей мере, чем к преддверию событий 22 июня 1941 года.

Поэтому автор предлагаемой работы и взялся за свой труд, искренне надеясь не только и не столько осветить темные моменты, но и вывести всю проблематику исследования истории революционного движения за рамки традиционной и насквоь лживой легенды о непримиримой борьбе революционеров и правительства.

Нами не ставилась задача подробного исследования и освещения российской истории, предшествовавшей 1817 году, однако полностью отказаться от этого не было возможности: целесообразно было уяснить общие тенденции исторического процесса в России, сохранявшиеся в течение всего рассматриваемого периода, а также и до и после него. Кроме того, невредно было разобраться в обстановке, сложившейся к моменту возникновения революционного движения, определившей мотивы деятельности наших героев.

Рассматривая хитросплетения российской политической борьбы, невозможно обойтись без хотя бы краткого анализа связанных с ними социально-экономических процессов.

Как и абсолютное большинство россиян старшего поколения, автор этих строк воспитан в марксистских канонах, но не ностальгические воспоминания о юности и не дань ушедшей моде заставляют прибегать к традиционному подходу.

Трезвый экономический подход стал действенным инструментом анализа социально-политических явлений еще до Маркса, и не Марксу, Энгельсу и Ленину принадлежат вершины достижений этой отрасли науки. Наоборот — именно канонизация трудов этих незадачливых теоретиков (гениальность Ленина как политика-практика остается вне всяких сомнений!) в течение долгих времен мешала хладнокровному разбору особенностей российской и советской истории. Теперь это можно и нужно исправить.