Но близость Вари неизменно вызывала в душе его непонятное, бессмысленное смятение, скручивала в безумие, превращала в глупого мальчишку, желающего только одного, здесь и сейчас — отбрасывая всякие разумные доводы и требования морали.

«Может, для нее приворот на меня кто-то сделал? — мелькнула шальная мысль. — Оно ведь так действовать и должно: подавлять волю, выключать рассудок. Нечто и правда зелье какое мне от нее досталось?»

Как избавиться от возможного приворота, Андрей знал отлично — даром что ли мудрость древнего волхва Лютобора несколько лет кряду со всем усердием зубрил. Знал… Но почему-то не имел никакого желания этим знанием пользоваться.

* * *

Дела своего, ради которого пришлось пропутешествовать аж через половину державы от Карелии до Москвы, князь Сакульский откладывать не стал и на рассвете отправился к побратиму своему боярину Кошкину. Он был уверен, что не застанет дьяка Разрядного приказа дома, и намеревался лишь упредить через дворню о своем возвращении в столицу — но его неожиданно пригласили в дом, и молодой служка провел гостя в трапезную.

— Андрей Васильевич! — раскинул руки хозяин и поднялся навстречу. — Хоть одна радость случилась. Эй, Сенька! Братчину вели отмыть да наполнить! Давненько я из нее не пивал. Уж и забывать начал, каково это, в руках ее подымать.

— Здрав будь, Иван Юрьевич, — подойдя ближе, крепко обнял побратима князь. — Что-то грустно голос твой звучит ныне. Нечто не ложился еще после вчерашнего пира?

— А с кем пировать? — недовольно дернул себя за бороду боярин Кошкин. — Видишь кого али нет?

Андрей невольно оглянулся, хотя и знал, что в трапезной пусто. В обширной комнате стояли прежние длинные столы, способные вместить добрую сотню гостей, скамья и широкие подоконники позволяли не только сесть, но и вытянуться во весь рост, дабы не уходить из компании для сна. Светильники по углам и под потолком щедро заливали все вокруг ярким светом, но… Но накрытые столы, свет, скамьи — все это было никому, совершенно никому не нужно. Во главе этой роскошной пустоты восседал думный боярин и дьяк Иван Кошкин в одном лишь парчовом халате, расшитом золотой нитью и украшенном самоцветами, и в одиночку потягивал красное вино из прозрачного бокала тонкого венецианского стекла.

Выглядел хозяин дома весьма понурым и уставшим. Всклокоченная борода, синяки под глазами, множество мелких морщинок на сухом лице. Даже мягкая войлочная тафья — и та была сбита набок на гладко выбритой голове.

— И где все? — не понял Андрей, хорошо помнивший, что хоть несколько бояр из их многочисленной братчины, но завсегда столовались или отдыхали в доме лучшего отцовского товарища.

— А нет, — развел руками государев дьяк, пролив чуток вина. — Были, были, да вдруг все и кончились. Мы ведь, брат, возрастом все чуть не погодками случились. Средь ровесников дружбу заводили. Отец твой тебя в братчину привел, а другие не озаботились. Опосля, как ты государя от покушения спас, столько чести на всех свалилось, что и забыли, как вместе родами держаться надобно. И так славно все сложилось. А кончилось тем, что иные по ранам и немощи, как батюшка твой, вовсе от дел отошли и из поместий носа не кажут. Иные, в избранную тысячу попав, от государя землю поблизости получили и туда после службы стремятся. Да и сам я в хлопотах царских мало кого у себя привечать стал. Вот и вышло вдруг, что нашлось время за стол общий сесть — ан и не с кем оказалось хлеба преломить. Один гуляю, как столб верстовой на перепутье.

— Ломай, — скинув шубу на скамью, сел через угол от него Андрей. — Помогу.

— Бог милостив, послал тебя в ответ на мои печали, — тяжко вздохнул хозяин. — Сказывай, побратим, как Василий Ярославович ныне? Здоров ли, оправился ли после плена басурманского? Как матушка?

— Как отец вернулся, так и повеселела, — кивнул князь. — Отец же в хлопотах. Неурожаи у нас второй год подряд. Да еще и мор случился.

— Как голод из-за неурожая, то за ним завсегда мор случается. А после мора татары приходят. Они что опарыши — мертвечину издалека чуют. Враз прилетают живых добить, мертвых ограбить, — поморщился боярин. — Оттого и побратимы норовят из поместий не выезжать. Смердов сторожат, дабы не разбежались, припасы свои. Ну, и о лете хорошем молебны заказывают. Ты извини, что не угощаю, княже. Братчину еще не принесли, а сам, видишь, не закусываю, токмо пью. Кусок в горло не лезет, вот и нет ничего на столе.

— Что-то ты совсем голову повесил, Иван Юрьевич! — стукнул кулаком по столу Андрей. — Да сказывай же наконец, отчего смурной такой?! Отчего не в приказе? Почему осунулся? О чем думаешь?

— О смуте, княже, — протяжно вздохнув, снова налил бокал боярин Кошкин. — Об измене. О деле тяжком, что в руки брать не хочу, ан чин мой требует.

— Хватит загадки гадать, Иван Юрьевич! — взмолился Андрей. — Говори же ты прямо, что случилось?

— А ты разве не слыхал о беде недавней? — сморщил губы бантиком дьяк Разрядного приказа. — Обоз наш недалече от Орши поляки разорили, пограбили, да еще и людей многих побили, а иных и в плен увели. Двести душ не досчитались, как народ в Полоцк возвернулся. Хорошо, ляхи воровать кинулись, как возки увидали, и гнаться за нашими ратниками не стали. А то без крови бы большой не обошлось.

— Военная удача изменчива, — пожал плечами Андрей. — Случаются и обиды. Но ведь все едино мы ляхов побьем, когда иначе было? Так что не грусти, дружище. Лучше служек своих поторопи. А то в горле и вправду пересохло.

— Какая удача, княже?! — аж передернулся Иван Юрьевич и скривился, словно муху проглотил. — Измена явная, измена. Князь Петр Шуйский без опаски шел с обозом главным, с припасами для всей своей рати, часть которой налегке князья Серебряные из Вязьмы вели. Ан упредил кто-то ляхов и о пути его, и о времени. Схизматики на колонну внезапно из засады свалились, а из детей боярских никто и не исполчился даже, ибо не ждали на сем пути опасности. С того и беда. Люди-то уцелели, а вот припасы все ляхам поганым достались. И снедь, и зелье, и оружие, и броня. Все. А без припасов, сам понимаешь, воевать нечем. Посему Серебряные полки свои обратно к Вязьме обернули. И до осени, мыслю, новой рати нам уж не снарядить.

— Повезло полякам, — признал Андрей.

— Так ведь и это не все! — жахнул кулаком по столешнице боярин. — Князя нашего Петра Шуйского, завоевателя Дерпта, славного и доблестью, и человеколюбием, ляхи в колодце застреленным нашли и к королю своему на поругание тело увезли. Рази сие не измена, княже? Видно сразу, из близких доверенных его кто-то стрельнул да в колодец тело сбросил, дабы следы душегубства замести. Иначе к чему такие хитрости выдумывать? Вот и смотри, княже: в засаду рать нашу кто-то заманил, воеводу убил, ляхам безбожным планы наши выдал и разорение устроил. Как без измены такое случиться возможно? Только она, проклятущая, все и разъясняет.

— Курбский это! — уверенно отрезал князь Сакульский. — Курбский Андрей. Он предатель, подонок он, каких свет не видывал. Я же еще о прошлом годе предупреждал, что он земле русской изменил и на поляков старается!