— Люд? Может быть, — пожал плечами дьяк. — А вот бояре думные да князья родовитые — кто оказии ищет в Польшу удрать, а кто волком глядит. Мне ведь сторожить их приходится, что цепному псу. Они же, коли сбежать не получается, здесь изо всех сил гадят. Погром последний тому пример. И рать нашу предали, и государя, и веру, и людей бросили схизматикам на муку. Ничего святого не осталось.

— Чего же они бегут? — не понял Андрей. — Нравится не нравится, а имение-то все едино здесь. Доход с него, люди с него. Удерешь — гол как сокол останешься.

— Видать, намерены вернуться… — многозначительно приподнял брови боярин Кошкин.

Уточнять, как именно, он не стал. И без того было ясно, что сбежавшие бояре уж никак не с покаянием идти обратно собирались. Они хотели возвратиться вместе с чужой армией, на чужих копьях и жить здесь под рукой совсем другого правителя.

«Война, — снова шевельнулось в голове князя нехорошее предчувствие. — Гражданская война, свой против своих, русские против русских. Правда на правду, честь против справедливости. Русская кровь зальет земли, насыщая жадных и злобных чужаков».

И он опять взялся за тяжелую потертую чашу. Разум говорил ему о накатывающейся беде, а память услужливо напоминала о пророчестве мудрого Лютобора, уверенного в грядущей погибели всей русской земли. Настолько уверенного, что чародей назначил себе смерть на ближние годы — дабы не увидеть всего этого ужаса. С тех пор, как Андрей Зверев, тогда еще даже не новик при отце, познакомился с волхвом, прошло полтора десятка лет. Ровно столько же оставалось и до исполнения проклятия. Было о чем задуматься…

Андрей отхлебнул еще преизрядно пива — и вдруг заметил, что за шокирующими вестями и тяжелыми думами они с дьяком Кошкиным на двоих исхитрились выпить, почитай, половину братчины. Никак не меньше ведра вполне даже доброго хмельного напитка. Во времена прежних пирушек этого количества хватало куда как на большее количество гостей.

Впрочем, во времена прежних пирушек одним только пивом бояре отнюдь не ограничивались.

— Бог милостив, — тряхнул головой князь, пытаясь выбраться из путающего мысли опьянения, подкравшегося так медленно, что он и не понял, с какого момента разум стал уже не столь ясным, а выводы — путаными и противоречивыми. — Бог милостив, и государя нашего в обиду не даст! С ним же и Русь выстоит, не пропадет.

— Слова истинного слуги! — внезапно громко поддержал его кто-то от дверей. — И не хотелось сегодня наказ государев на винопитие нарушать, да как же тоста такого не поддержать! Что скажешь, Иван Юрьевич? Поднесешь гостям по чарке ради такого случая?

— Это еще кто гаков, на угощение в чужом пиру напрашивается? — Настроение у Андрея было не лучшим, и он грозно поднялся, готовый встретить отпор и скинуть злость и тревогу в хорошей схватке.

В трапезную тем временем входили и входили добротно одетые бояре в зипунах, ярких цветастых кафтанах и даже халатах, крытых поверху шелком. Молодые, крепкие, опоясанные саблями, в горлатных и собольих шапках. Бороды и усы почти у всех только угадывались.

— А ты сам кто таков, заместо хозяина гостям отвечать? — расставил ноги самый низкорослый из всех, похожий на лесной сосновый пенек: неказистый, рябой и лупоглазый, но крепкий и устойчивый.

— Я, боярин, завсегда ответ держать готов. Убедиться хочешь али так поверишь?

— Подожди, подожди, Андрей Васильевич! — вскинулся Кошкин. — То люди добрые, верные слуги государевы! Из той самой тысячи избранной, что ты царю присоветовал.

— Ой ли, Иван Юрьевич? — усомнился князь. — Ни единого лица знакомого нет!

— Дык сколько лет прошло, Андрей Васильевич! Бояре, что с тобой к государю пришли, уж на отдыхе достойном давно, они же отцу твоему возрастом ровня!

— Так мы речи вести станем али длиной сабель мериться? — нетерпеливо переспросил коротышка.

— Не боись, сейчас я тебя укорочу, — покачивалясь, стал выбираться из-за стола Андрей. — За мной не заржавеет.

— Столы раздвиньте, други! — Коротышка расстегнул пояс, скинул кафтан.

— Какие столы? — покачал головой князь. — Без глупостей. Трапезную ломать и кровянить не станем. Нам же тебя тут еще поминать! На двор пошли.

— Какой двор, бояре?! — совсем растерялся хозяин дома. — О чем спор ведете?! Опомнитесь! Вы же вместе за здравие Иоанна Васильевича пить хотели! Вы же слуги первые царские! А это князь Сакульский, что государя уже не раз от заговоров и покушений спасал!

— Андрей Васильевич, ты? — Из-за спин молодых людей протолкался вперед голубоглазый скуластый мужчина в ферязи с длинными рукавами, в шитой золотом тафье и с широкой, рыжей с проседью бородой, раскрыл объятия: — Сто лет не видел!

Лицо показалось знакомым, но где именно он встречал этого человека, Зверев вспомнить никак не мог.

— Казань, княже! Мы у Михайло Воротынского в одном шатре сидели, а потом вылазка случилась. Ты меня от пики татарской бердышом прикрыл, опосля к пищалям своим побег, и я следом. Мы там чуть не полдня в яме рубились, пока боярские дети ногайцев обратно в ворота не загнали!

Этого конкретного эпизода Андрей вспомнить не смог, но вот имя человека вдруг всплыло в памяти, и он крепко сжал воина в объятиях:

— Алексей Данилович! Боярин Басманов! Как же я тебя не узнал сразу?! Рад, рад! Вижу, в здравии. Да-а, славно, славно мы под Казанью повеселились. А ты, слышал, у Судьбищенской деревеньки под рукой Ивана Шереметева супротив крымчаков отличился? Немало о той сече по Москве рассказывали.

— Передовой полк я там водил, — не преминул похвастаться немалой честью боярин. — А татар супротив нас всего десять на каждого стояло. За три дня всех побили, кто убечь не успел. Но и добра, скажу тебе, княже, преизрядно с басурман взяли. В шелках и коврах самый последний стрелец укутаться мог.

— Удачно сходили, поздравляю!

— Обожди, княже, — закрутил головой боярин, притянул одного из молодых детей боярских, круглолицего, с выбивающимся из-под края бобровой пилотки лихим кудрявым чубом: — Вот, младший мой, Федор. Прошу любить и жаловать. А это старший… Петр, сюда иди! Поклонись князю Сакульскому, другу верному нашего князя Михайлы.

Старший сын Басманова был чуть выше младшего и весьма схож лицом. Правда, чуба из-под шапки не выпускал. У Андрея мелькнуло в голове спросить, по какому поводу у Басмановых траур? Но пока он раздумывал, боярин уже начал представлять других опричников:

— Это, княже, бояре Пятой Батюшков, Митька да Меркур Безобразовы, соседи наши рязанские. Ждан и Юрий братья Богдановы, Лашук Кузьмин, Ноган Разгилеев из Твери, но бояре верные и храбрые, Шибанко Саткин калужский будет, Гришка Скуратов кличкой Малюта из Коломны. С ними мы здесь сдружились, с чистой душой тебе в слуги присоветовать могу. Люди наши, царю всеми помыслами преданы.

Остальные лица смешались перед Зверевым в общую улыбчивую картинку, хотя Малюту Скуратова он, понятно, вниманием обойти не смог. Но задержал взгляд ненадолго, хмыкнул и хлопнул по плечу: