посмотрел на часы, на сейф позади себя. Показал важность, гад, типа занят офигенно. Я без приглашения сел на стул, молчу. Ясен пень, раздеваться не стал, шапочку вязаную только свернул и в карман спрятал да молнию на куртке расстегнул.

Следак еще что-то демонстративно поискал в выдвижном ящике стола, потом решил все-таки, что пора:

– Рассказывай, как оказались на месте, где нашли труп.

– Вроде уже вчера все обсказал?

– Давай заново.

Вот же… Я с трудом сдержался, чтобы не вы-материться.

– Ехал в машине, сторож под колеса бросился, остановились, он показал.

– С кем ехали, откуда. Давай, мне что, клещами из тебя тянуть надо?

А сам, гад, хоть бы карандаш для видимости в руку взял. Не говоря уже о бланке протокола.

– Вы бы представились для начала, – осторожно заметил я. – Звание, фамилия. А то на вас даже формы нет.

– Помощник прокурора Рыжиков, – скороговоркой выпалил следак. – На вопросы поставленные отвечай.

– У нас что здесь, товарищ Рыжиков? – спокойно продолжил интересоваться я. – Допрос? Опрос? Тогда почему протокол не ведется? Беседа? Так договариваться надо. Понимаю, вы человек занятой, но и у меня учеба, я прогуливать ее не хочу. Уголовное дело по факту гибели гражданина Афанасьева не возбуждено еще?

– Нет, – скривившись, как от внезапной зубной боли, признался Рыжиков, кивнул в потолок. – Наверху решают, кому вести…

– Ну и зачем тогда спешить? – удивился я. – Возбудят дело, пришлете повестку, я явлюсь. Или если беседу провести, так я всегда готов. Хотите, я вам предоставлю график работы и расписание занятий, чтобы вы могли сориентироваться? Ну, решить, когда вам удобно будет… – Я достал из кармана записную книжку и открыл ее якобы в готовности продиктовать любые сведения.

– Не надо, – отмахнулся следак. – Вызовем потом.

«Вот и хорошо», – подумал я, выходя на улицу. Сейчас для данного прокурорского это обычное дело. Почти. Никакой шумихи нет, и он спокойно будет отыгрывать стандартные шаги: ждать результата вскрытия, идти на доклад к начальнику, решать, когда возбуждать. Даже если сверху гаркнут, в лучшем случае завтра. Или вообще в начале января. Куда спешить? Ну а ко мне и вовсе оперов прислать могут, те и опросят.

Меня вот интересует: а за кого товарищ Гришин в этой схватке будет? В прошлый раз выиграл Андропов, опубликовав приговор суда и дав команду «Фас!» в газеты с телевизором – топить Щелокова и Ко. Будет это не скоро, не в этом году и даже не в следующем. Но кто знает, а вдруг начнут зачищать всех свидетелей, до кого дотянутся? Что-то мне от таких мыслей стремновато стало. А с другой стороны, от судьбы не уйдешь. Да и что сейчас бояться того, чего еще не случилось?

* * *

А в институте все по-старому. Вот что хорошо в учебе, начиная с четвертого курса, так это циклы. На тебе две недели подряд психиатрии. Или ухогорлоноса. Или терапии. А потом еще чего-то. Есть, конечно, накладочки, если в начале курса – цикл, а лекции еще не отчитаны. Крутись как хочешь. Но наш студент вывернется. И, как в том старинном анекдоте, на вопрос, за сколько выучит китайский язык, уточнит только, когда сдавать.

А у нас психи. Хорошая кафедра, спокойная. Без визга и штурмовщины. Несмотря на изучаемую дисциплину, преподы не людоеды. И насчет работы можно договориться. Всего-то постояли, пообщались об атипичных нейролептиках и агранулоцитозе. На уровне базара в курилке. Но показал, что знания имеются, отпускать не страшно. Вот и сегодня походили, пообщались с больными для написания учебной истории болезни. Мне досталась дамочка, у которой сестра украла красивые бедра и грудь. Лечение уже подходило к концу, выписка на горизонте, поэтому рассказ у нее получился скомканный и вялый. И ладно, нестрашно. Психиатрия, она в анекдотах веселая. И в кино. А в жизни большей частью печальная.

Зато когда вернулся, меня ожидал приятный сюрприз. Препод наш, Алексей Павлович, пригласил Царенко. Легендарный дядечка, помню его. Штучный товар, таких пациентов уже не делают. Артист настоящий. Дорогого стоит.

Завели мужчину, на вид лет шестидесяти с копейками, солидного, в костюме, галстуке. Улыбчивый, вообще на психбольного не похож. Прошел, спокойно сел на стул.

– Я вам сейчас расскажу про свое заболевание. Ну, это здесь так считают, мне их мнение не мешает, – начал он. – Впервые в эту больницу я попал в одна тысяча девятьсот двадцать девятом году, пятьдесят один год назад. Тогда я в первый раз объявил, что занимаю пост начальника внешней охраны вселенной. Это очень серьезная должность. Все мировые лидеры со мной советуются. Работа у меня секретная, рассказывать много о ней не могу. Но за свою деятельность я был награжден неоднократно высшими орденами всех стран мира. И четырежды мне было присвоено звание «Герой мира».

Мужик вещал спокойно и рассудительно, как о простом и обыденном деле. Примерно как заслуженный сталевар какой-нибудь. Следующая часть мне нравилась. Сейчас будет самый смак.

– Первым лечащим врачом у меня был профессор Ганнушкин Петр Борисович, вы должны про него знать. Очень хороший человек, лечил меня холодными обертываниями. Когда он умер в тридцать третьем году, мне было жаль. Помню, я ходил на его похороны, прощался с ним. Потом профессор Гуревич Михаил Осипович меня лечил гипнозом и серой. Жаль, его с работы выгнали в пятидесятом. Очень достойный доктор. Когда он умер в пятьдесят третьем, я ходил с ним прощаться, конечно же…

Начальник охраны вселенной долго еще перечислял профессоров и докторов, с которыми он был в замечательных отношениях и которые пытались излечить его самыми новыми психиатрическими методами. Заканчивался микрорассказ каждый раз одинаково: «Когда он умер, мне было очень жаль». Последнюю попытку предпринял профессор Банщиков Василий Михайлович, этот в шестьдесят девятом лечил Царенко электросудорожной терапией и инсулином.

– Мы с ним очень подружились, – закончил он. – Я даже скучал, когда его перевели на другую работу. Интеллигентный человек, начитанный. Он еще жив, я каждый год поздравляю его с днем рождения. Но решил больше в больницу не ложиться – возраст уже.

Ну понятно, а когда и Банщиков помрет, тебе будет очень жаль и ты сходишь к нему на могилу попрощаться.

Царенко ушел, довольный произведенным впечатлением. Уверен, была бы возможность – все бы с ним селфи еще сделали. Очень позитивный мужик.

– Это сколько же лет ему? – спросил любопытный Давид, когда все начали обсуждать случай.

– Второго года он, – ответил препод. – Семьдесят восемь.

– А выглядит от силы на шестьдесят.

– Так всю жизнь только почет и положительные эмоции, с чего ему стареть?

* * *

А вот меня положительные эмоции не