Он представлял собой бескомпромиссный хаос, не следовал никаким правилам, его без конца то закрывали в специальном учреждении для трудных подростков, то выпускали оттуда.

Это учреждение называлось Борстал. Родители Смузи отправляли его на всевозможные курсы, пытаясь хоть как-то помочь ему и реабилитировать. Он был англичанином, поэтому денег у него было чуть больше, чем у нас, ирландских детей, живших на другой стороне улицы. Его родители считали, что именно мы, ирландские дети, плохо влияли на Смузи и из-за нас он так отвратительно себя вел. Но мне тогда было шесть лет, а Смузи двенадцать. Мне очень нравились те бои банда на банду, которые он устраивал. Поражения в этих битвах были до упада веселые, не то, что нынешние перестрелки и поножовщины. В этих боях не было подлости и предательства. Это были крики, бросания камнями, бег на всех скоростях с хихиканьем. А может быть, просто моя юность так раскрашивала реальность.

Летом у нас, в Англии, очень длинные дни. Темнеет только в половине десятого, а то и в десять вечера. Сейчас, когда я вспоминаю свое раннее детство в Англии, оно напоминает мне английские черно-белые фильмы, выходившие после Второй мировой войны. В этих фильмах можно увидеть полуразрушенные пустыри, разбомбленные здания и практически полное отсутствие уличных фонарей. Подобное можно было наблюдать даже в шестидесятые в некоторых удаленных домах. Автомобилей на дорогах тогда было немного. Улицы были украшены мишками Тэдди, и по ним расхаживали ловкие бандиты – обязательно чем больше и выше, тем лучше, – одетые в настолько отутюженные костюмы, что ими можно было порезаться. Помните Стива Макгарретта и как он выглядел в «Гавайи 5:0»? Черные костюмы были застегнуты на все пуговицы. А вокруг этих людей бегали мы, дети, одетые в рванину. Очень часто мы ходили босиком, что было абсолютно нормальным. Мы думали, что туфли – это неудобно, особенно так казалось моим братьям, поскольку им приходилось донашивать обувь за мной. Если бы я выбрасывал туфли, меня бы, конечно, за это отчитали, потому что они должны передаваться младшему. Поэтому легче было бегать босым.

Там, где я жил, все знали, кто такие братья-близнецы Крэи.

На них смотрели, как на героев. Были времена, когда за кирпич, брошенный в окно паба, тебе могли заплатить пять баксов. «Крэи хотели бы, чтоб ты сделал это! Вау!» Гангстерские группы концентрировались в большой части территории северного Лондона и далее на восток. Все они были взаимосвязаны. Именно на этой территории орудовали Крэи. Они пугали людей. Их показывали по телевизору как заядлых разбойников. Они выглядели такими суровыми и злыми, жесткими, не знавшими жалости и сострадания. Мне всегда казалось, что носить костюмы нужно именно так, как это делали братья Крэи, – с налетом агрессии, бескомпромиссности. Однако детям Крэи не казались такими уж всемогущими, сегодня их влияние равносильно, думаю, действию комиксов о Супермене. К моменту, когда тебе исполнялось десять лет, все это оставалось лишь фантазией. Ты смотрел все эти американские гангстерские фильмы и думал, как круто убивать людей, а самому не быть убитым. Крэи были просто манией.

У нас на дорогах были свои гангстеры. Квинслэнд Роуд, расположенная рядом с нашей квартирой в Бенуэлл Роуд, была самой суровой частью Лондона. Однажды мой брат Джимми пришел домой со словами: «Смотри, папа, что у меня есть!» Прошлой ночью недалеко от Квинслэнд Роуд был застрелен полицейский, и Джимми вбежал, таща его пистолет, с его шлемом на голове.

На углу улицы постоянно были схватки, перестрелки, банды, игравшие в азартные игры, и мы часто слышали стрельбу. Некоторые персонажи на улице были настоящими убийцами. У них было оружие и злые собаки.

Я же был очень стеснительным ребенком, был склонен к уединению, почти ни с кем не общался и чертовски нервничал.

Я родился в Лондоне. Но, честно говоря, не уверен в этом. Есть какая-то странность с датой, указанной в моем свидетельстве о рождении, выданном два года спустя после того, как я родился.

Изначально свидетельство было утеряно. Мне было трудно получить паспорт, потому что в регистрационной службе я не числился. Великая загадка всех времен. Возможно, я незаконнорожденный, ублюдок, кем, собственно, от природы и являюсь.

Но из благих намерений я был выращен и воспитан как лондонец. Здесь я получил образование, но каждый год меня увозили в Ирландию, где родились мои отец и мать, на каникулы, продолжавшиеся шесть или восемь недель. Быть может, именно здесь я и родился. Но Ирландия совсем не то место, где я хотел бы жить. Нажраться тут вполне нормальное явление. Ты просыпаешься, и тебе нечего делать. Не очень-то целесообразно. Работать на ферме я бы никогда не смог. Единственное, против чего тут можно было бунтовать, – это коровы.

Именно моя ирландская половина придала моему характеру оттенок бесовщины. Как у Оскара Уайльда, моей философией стала фраза «Просто сделай это и смотри, что получится».

Неслучайно именно ирландцы придумали литературу в стиле «поток сознания». В этом была бесспорная необходимость. Бедность и отсутствие собственного языка придали этому особую важность.

Все благодаря долгосрочной памяти, свойственной кельтским племенам. Кельты были уверены, что если тебе необходимо написать собственную историю, то тебе не хватит ни ума, ни интеллекта, чтобы сделать это как положено. Американские индейцы тоже жили по такому принципу.

Еще до того, как у ирландцев появились центральное отопление и газовые печи, у них была одна традиция. Она называлась «Дитя пепла» – помню, как я про нее читал. Я был старшим сыном в семье, если так можно выразиться. В Ирландии эта традиция меня не коснулась, но зато коснулась, когда вернулся в Англию. Она состояла в следующем: ставишь своего ребенка напротив открытых горящих углей и просишь его потрогать огонь. Дети трогают либо пламя, либо пепел. Если они настолько глупы, что трогают пламя, они не настоящие гэлы. Если ты сунешь руку в огонь, то ты придурок. Если же начнешь тормошить пепел, то да, ты «Дитя пепла». И у тебя грязные пальцы. Правда, романтично?

Мне нравилось играть с пеплом, особенно раскаленной кочергой. Это мое первое воспоминание из раннего детства. Каждые выходные, когда я был еще совсем ребенком, мой отец давал мне кочергу, сажал меня напротив огня, и я совал ее в огонь, она раскалялась, и потом я окунал ее в кружку пива «Гиннесс». Алкоголь внутри начинал шипеть и нагреваться. Я думаю, жар убивал почти всю алкогольную составляющую. Потом можно было цедить пиво. Мне тогда было три или четыре года. Это был наш семейный ирландский ритуал. К несчастью, я не могу передать эту традицию кому-то еще. Гэльские времена в Лондоне канули в небытие.

Я рос в арендуемой трущобе рабочего класса. До одиннадцатилетнего возраста я жил в двухкомнатной квартире. Ванной не было. Туалет снаружи. Все это можно спокойно назвать хижиной или трущобой. Рядом с туалетом было бомбоубежище.

В нем жили крысы, что жутко меня пугало. Убежище было открыто, можно было спуститься и поиграть там.

Здание, построенное в викторианском стиле, умещало сорок или пятьдесят семей. У меня было три брата. Я старший, и родились мы практически один за одним. Откровенно говоря, я не знаю, сколько им лет. Не знаю, когда у них дни рождения, а они не знают, когда день рождения у меня. Мы не были полноценной семьей. Мы ничего такого не праздновали, нам не было до этого никакого дела. До недавнего времени я вообще не был близок с отцом. Не думаю, что я хотя бы раз с ним серьезно разговаривал до того момента, когда он вышвырнул меня из дома со словами: «Пора убираться отсюда и работать на себя, ублюдок!»