class="p1">Внутри он увидел небольшой кабинет, письменный стол, заваленный папками. За ним сидел Николай Фёдорович. Непонятно было, как он успел появиться тут быстрее Зигуна. На вид хозяину кабинета было лет пятьдесят пять, у него оказалось довольно добродушное лицо, как теперь разглядел Зигун, начавший проникаться к Николаю Фёдоровичу симпатией, пока тот не огорошил вопросом:

— Ну что, долетался, шумахер?

Вопрос поставил Зигуна в тупик. Он пытался оправдаться тем, что детали аварии не имеют никакого значения, раз приговор был, судя по всему, уже вынесен. Но его интересовало другое.

— За что? — негромко спросил Зигун. Николай Фёдорович словно не услышал его, продолжал сетовать на неосторожный стиль езды собеседника. — За что?! — громче повторил Зигун.

Кажется, Николай Фёдорович понял, что от него не отстанут.

— Вы Библию читали, молодой человек?

— Ч-чего? — спросил Зигун, хотя прекрасно слышал вопрос. Просто ответить ему было нечего.

— А Евангелие? — продолжил интересоваться Николай Фёдорович.

Зигун опустил глаза: ничего этого он не читал. Несколько раз порывался почитать, но так и не решился.

— Глава один, пункт двадцать один, Святое Евангелие… — медленно произнес Николай Фёдорович. Спрашивать, о чем это он, не стоило, как понял Зигун.

Пока Зигун стоял в замешательстве, хозяин кабинета кинул папку на стол:

— Принимай дело, — приказным тоном сказал он. — Сегодня должна родиться девочка. Назовут ее Марией. Будешь ее ангелом.

Мария… Слезы выступили у Зигуна на глазах: у него на Земле ведь остались дети, два сына и дочь, а он до сих пор даже не вспомнил о них. Как они теперь там без него, что переживают.

Николай Фёдорович встал из-за стола и молча подошел к Зигуну. Кажется, чувствовал он себя при этом неуютно, будто это он выносил тот приговор нынешнему собеседнику. Хотя… может, и он.

— Ну ладно… хватит… — тихо сказал Николай Фёдорович. — Мы позаботимся о твоих детях… еще больше.

— Еще больше? — удивился Зигун. — Это как?

— Ну… — замялся Николай Фёдорович, — предоставим им еще по одному ангелу. В особых случаях мы можем делать это. Но при этом мысли у таких особенных людей должны быть чисты… или у них должен быть особый знак при рождении. У твоих детей мысли чистые, они очень переживают, что тебя нет рядом.

В этот момент Зигуну стало еще хуже — лучше бы ему такого не говорили.

— Можно мне их увидеть?

— Нет, — последовал короткий ответ. — Ты никогда их не увидишь. Разве что абсолютно случайно вы окажетесь в одном месте в одно время. Чисто случайно, — повторил Николай Фёдорович.

Зигун посмотрел на личное дело. Потом поднял глаза на Николая Фёдоровича:

— Что мне надо делать?

— Беречь и защищать подопечных от всяких напастей. Особенно будь внимателен, если будут рядом черные. И ты можешь влиять на человека только опосредованно: через его мысли и поступки. Все действия человек совершает сам, думая при этом, что он сам так решил. На самом деле, твоя работа — грамотно подвести человека к правильному принятию решения. У тебя для этого целый набор инструментов. Человек совершает поступки на основе информации, которую он получает. Твоя задача — грамотно давать эту информацию, чтобы подопечный принял правильное решение и совершил правильный поступок. Ты можешь, например, подкинуть ему нужную мысль в нужное время. Направить его взгляд, чтобы он посмотрел в нужном направлении и увидел необходимое. Можно обострить его слух, чтобы он услышал нужную информацию. Решение при этом может быть моментальным… либо ты можешь дать подсказку, которая позволит человеку двигаться в правильном направлении несколько лет. Твоя задача — все это прогнозировать, и это целая наука. Со временем ты узнаешь все тонкости. Ну а пока ребенок маленький, надо контролировать все его контакты через окружение.

— Я буду оберегать ее… как свою дочь, — сказал Зигун.

— Я знаю, — сказал Николай Фёдорович.

— Так все-таки… за что мне вынесли приговор?

— На этот вопрос ответ знает только суд. Но там тебе никто ничего не скажет: все заседания закрытые, да и дело уже в архиве. Сам найди ответ на этот вопрос.

— А как я сам узнаю?

— Как, как… В свободное от работы время вспоминай всю свою жизнь, все хорошее и плохое, и мысленно кидай шарики на весы. Так, может, чего и поймешь. Может быть, даже созреешь прочитать Библию или Евангелие. Но имей в виду, что простых ответов нет и не будет. Все тут… непросто.

Зигун вышел из кабинета. В руках у него было личное дело будущего младенца. Сегодня у него появится этот маленький человечек, потому он дал себе слово быть всегда с ней рядом и защищать ее. Она еще не родилась, а он ее уже безумно любил всем сердцем.

Снова он вспомнил про своих детей — и ему опять стало грустно. Как бы он хотел, чтобы они не страдали без него. Если бы он мог вернуться, наверное, он бы им попытался объяснить, что если не станет кого-нибудь из близких, то не стоит терзать свое сердце: все уже произошло, ничего не исправишь, так какой смысл убиваться… Он бы все сейчас отдал, чтобы оказаться рядом с детьми и объяснить им все это.

Очень давно он где-то прочитал или услышал от кого-то фразу про то, что надо с детства учить детей терять. Он тогда не понял смысл этой сентенции, только сейчас у него открылись глаза. Мы все оберегаем детей с детства от лишней и ненужной информации, считая неправильным травмировать детскую психику. Но если что-то важное не объяснить в детстве, потом это может оказаться для человека таким ударом, от которого не все смогут оправиться.

Когда сыну Зигуна было шесть лет, он взял его на кладбище — прибраться на могиле своего отца. Они тогда вместе покрасили оградку, убрали мусор — и присели отдохнуть.

— Когда-нибудь и меня тут положат, — сказал Зигун. — А ты будешь иногда меня тут навещать.

Какое сильное впечатление на сына произвели поход на кладбище и беседа, он узнал следующей же ночью. С женой у Зигуна состоялся очень тяжелый разговор — она доказывала, что не надо было водить сына на кладбище, он сегодня боится засыпать и постоянно спрашивает маму, кто и когда умрет, что будет потом, переживая по этому поводу.

Зигун тогда переживал, что поступил опрометчиво, но со временем почувствовал, что отношение сына к нему изменилось — тот стал как-то более трепетно, что ли, относиться к отцу. Кажется, он понял, что все в этой жизни не вечно, ценить надо все, что ты сейчас имеешь. Так он получил своеобразную прививку от будущего шока, когда бы