и тут же забыла обо мне. Почему она так меня не любила? Не любила никогда. За что? Не знаю. Наверное за то, что я на родственников отца похожа. Мать брюнетка, а я белая родилась. Не угодила Римме. Я, конечно знала что у Германа Алексеевича сын есть, но не видела его ни разу и вот пришлось, так сказать, лицезреть "братца".

Да, тогда этот братец, показал мне кто хозяин в доме. Он старался меня унизить, зацепить, или толкнуть даже. Ох и зол был, что меня привезли к ним. Ненавидел. Это понятно, я там лишняя. Однажды вышла я из комнаты, и как на зло, он по коридору шёл.

— Ты зачем вылезла, скройся с моих глаз, сказал. И вообще, пока я дома, не смей выходить из комнаты! — Зарычал как тигр.

С этими словами схватил меня за шкирку и толкнул в дверь комнаты. Я упала, ушиблась сильно, сидела плакала. С тех пор, бояться его стала. А когда он пригрозил задушить меня подушкой сонную, я сбежала к тёть Фае.

Тёть Фая, бабушкина племянница, дочь её двоюродной сестры, больная. Мы её часто навещали, жили почти рядом. Тёть Фая инвалид детства, прикована к коляске, мы за ней ухаживали, кушать ей приносили, это когда я поменьше была, потом я одна ходить стала. Тёть Фая была очень начитанная, интеллектуально развита, умела рассказывть интересно, то что читала, я её слушала с удовольствием.

За ней ухаживала сиделка с соцзащиты, днём, ночью тёть Фая бывала одна.

Вот к этой тётке я и сбежала, рассказала ей всё, она меня оставила у себя. Римма конечно приехала за мной, уговаривать стала. Но тёть Фая сумела убедить её, чтобы она не забирала меня. Я же в свою очередь, наотрез отказалась возвращаться к Зарецким. Когда Римма уехала, я обняла тёть Фаю и заплакала, она тоже. Потом сказала, что я должна поехать школьные принадлежности себе купить, форму, обувь. Вот с шестнадцати лет я сама себе всё покупаю. Мы с Маринкой Родновой, ездим на рынок, вместе себе вещи выбираем. Маринка подруга моя, с первого класса, у неё отец физруком работает в нашей школе. Раньше занимался борьбой, большие надежды подавал, но, получил серьёзную травму, из спорта пришлось уйти.

Мы с Маринкой с удовольствием на физкультуру ходили, он нас даже приёмам учил.

— Шаталова, а ты способная. — Говорил он мне. — Рост позволяет, силы тоже хватает, притом приёмы осваеваешь очень хорошо. Осбенно шейная скоба у тебя получается. Сумеешь за себя постоять в случае нападения. Фигура у тебя спортивная, эх бедность наша, тебе бы в спорт большой.

Мне приятна была похвала Геннадия Сергеевича и я старалась ещё усерднее. Вот так, я двойную пользу от физкультуры получила, бегала, прыгала, ещё и борьбой занималась. Геннадий Сергеевич нас не жалел, гонял, а мы всё равно его любили как педагога.

За эти два года, я выросла, подтянулась, похорошела. Тёть Фая говорит: ты Ларис, красавица у меня стала. Скажет так и вздохнёт. Я понимала, почему она так вздыхает, потому что мать про меня забыла. Я больше скажу, она меня, ещё и помнить не хотела. Ну и ладно, мне бабушкиной любви хватало и тёть Фаиной…

Эх, тёть Фая, тёть Фая, подвела ты меня, ещё бы чуть чуть пожила. Боже, как я плакала на её похоронах, по родной бабушке мне кажется, так не плакала.

Я закрыла квартиру и поехала с Риммой и Германом Алексеевичем. В детдом я не хотела конечно, да и кто туда захочет.

Приехали мы после обеда, комнату мне выделили ту же, рядом с Данькиной, я понимала, что он не рад мной будет, но ведь и я не рада была сюда ехать. Пусть ходит психует, придурок, я с ним сама общаться не собираюсь.

Братца я ещё не видела, утром, за завтраком, мать сказала, поедем вещи тебе покупать и в салон надо.

— Вещи у меня свои есть. А в салон зачем? — Не хотела я никуда ехать.

— Лариса, какие вещи? Ты понимаешь, что в элитную школу пойдёшь? Там знаешь как одеваются? Это тебе не твоя школа. Соответствовать надо. Маникюр, парикмахерская, в порядок тебя приведём.

— Не поеду я ни куда. — Насупилась, не понравилась мне такая программа. — Я в своих вещах пойду в школу.

— Лариса, нельзя, мама права. Понимаешь, там дети бизнесменов и предпринимателей учатся, у всех родители богатые. Если в этих вещах придёшь, смеяться будут над тобой и издеваться. — Поддержал жену Герман Алексеевич.

— Ну, хорошо, Римма, я согласна. — Специально её по имени назвала. — Поедем.

Вещей мне накупили, конечно много, и форму спортивную и кроссовки, которые я только по телевизору видела, финансы мне не позволяли купить себе такое. Теперь же, без проблем. А когда поколдовали надо мной в салоне, я удивилась. Это я в зеркале? Не может быть! Оказалось-я. Оказалось, может быть!

Приехали домой с Риммой почти вечером, хотя я и уставшая была, но довольная. Мне понравился мой новый образ. Герман Алексеевич когда меня увидел, то сказал: Лариса, да ты красавица!

Мать самодовольно улыбалась, а я не знала что на это сказать, но всёё-таки улыбнулась в ответ ну и конечно: спасибо.

На следующий день, собрала рюкзак, Приготовила вещи, которые надену в школу и задумалась. Новая школа, все чужие, всё чужое. Как я там учиться буду? Одноклассники естественно рады не будут мной, ну и подумаешь, я сама ещё ими не буду рада. Ладно, это я как нибудь переживу. Но вот Данька Зарецкий? Нет, сейчас я не боюсь его, но неприятностей всё равно жду. Он и дома будет меня шпынять, при каждом удобном случае, и в школе. Интересно, они с Камиллой то, дружат сейчас? Вернее встречается? Пусть встречаются, лишь бы меня не трогали.

Только меня всё равно одолевали сомнения, недоверие к младшему Зарецкому и к его подруге. Впрочем мне пятнадцатого октября восемнадцать будет, и я уеду к себе в квартиру, вернусь в свою школу. Ни одного дня лишнего не задержусь здесь.

— Лариса, идём ужинать. — Позвала мать. Надо идти, придётся жить по правилам этого дома, чужого, и по сути с чужими людьми.

За ужином я молчала, говорили Герман Алексеевич с Риммой.

— Герман, Даниил не приехал ещё? — Мать интересуется пасынком больше чем мной, так всегда было.

Раньше мне вроде и обидно что меня не замечают, а сейчас всё равно. Данька то с ней рос, вот она за него и переживает.

— Нет пока, сказал позже приедет. — Вздохнул отчим. — Совсем