Несмотря на внешнее благополучие, которое установилось в Алании в тот период, в сердце Оса Багатара росло неясное предчувствие надвигающейся беды. После того, как он отказал Аарону выдать свою дочь за корыстного и трусливого Иосифа и не принял иудейскую веру, его отношения с каганатом стали напряженными. Торговля между двумя государствами не прервалась, наоборот, она увеличивалась. Аланы продолжали охранять границы Хазарии, но между двумя правителями, будто черный ворон, пролетела тень смерти. И Ос Багатар предчувствовал, что это будет его смерть. Он лишь молил Христа, чтобы мог пасть на поле боя, уничтожив множество врагов, чтобы Господь оценил его мужество и ввел в Свои небесные обители, а на земле аланы слагали бы о нем песни. Молил он Христа и за свою отчизну, которую любил больше жизни, и желал, подобно апостолу Павлу, погибнуть за народ свой, только бы он процветал и не отступал от истины Христовой.

В это время в Итиле — сердце Хазарского каганата — обиженный, как побитый верблюд, молодой бег Иосиф, злобствуя и жаждая отмщения за унизительный — так ему казалось — отказ аланского государя, молился по-иному. Надев талес и стоя перед менорой, он просил своего Бога, чтобы тот даровал ему в жены красавицу Русудан:

— Пусть она станет самой красивой жемчужиной в моей сокровищнице — самой богатой и прекрасной во всем каганате. Без этой красавицы я не чувствую, что обладаю всем, не ощущаю себя истинным сыном Божьим. Пусть прольются реки крови идолопоклонников — что мне до них, но мое желание пусть исполнится, молю тебя, Всевышний… Пусть гордый отец прекрасной Русудан падет от меча, а она станет моей законной добычей.

Аарон II бросает вызов.

Основанием добрососедских отношений Алании и Хазарского каганата было наличие одного сильного и упорного врага — арабов. Искусные в ведении боя, неприхотливые в быту и верившие словам пророка Магомета, обещавшего им райские кущи в Джанаане — прекрасных гурий с глазами, полными страсти и нежности, и после ночи любви восстанавливающие свою девственность; изысканнейшие яства и все, о чем может только мечтать обездоленный жизнью бедняк. Арабы, не боясь смерти, несли имя Аллаха на острие меча, завоевывая народ за народом, опираясь на беднейшие сословия покоряемых государств. Военную аристократию они уничтожали, духовенство брали под свою опеку, и прежде независимое государство становилось частью халифата Омейядов, а позже Аббасидов. Уже появились их эмиры и в Закавказье, унаследовав ту роль, которую играли здесь ранее персидские шахиншахи. Армения и Картли, хоть и формально, признавали власть воинственных халифов, не принуждавших покорившихся им народы к перемене веры.

— Если вы поклоняетесь идолам, то знайте: мы истребим вас, не останется от вас даже праха земного, ибо противны вы Аллаху! Если исповедуете зороастризм, иудейство или христианство, знайте, что мы считаем вас людьми книги — меньшими нас, но все-таки достойными милости Аллаха. Мы сделаем вас только данниками, впрочем, дань вы будете платить нам меньшую, чем платили своим правителям или государям жадных империй. Но стоит вам произнести шахаду, то есть исповедать, что нет Бога иного, кроме Единого, и что Магомет — Его посланник, то кем бы вы ни были — иудеями, христианами или даже язычниками, вы немедленно станете нашими братьями. Какое бы преступление вы ни совершили, простится вам, ибо милостив Аллах, — так проповедовали халифы, привлекая под свои знамена множество новых последователей. Сила их простиралась далеко на восток и на запад. Тучи пыли от копыт их коней и верблюдов заполонили землю. Казалось, что зеленое знамя арабского пророка вскоре будет реять над всем миром. Рвались арабы и на север, к великой степи, но на их пути встали преградой православная Алания и Хазарский каганат.

Алания и Хазария дружили, но объединялись только для борьбы с арабами. Как только, потерпев сокрушительное поражение в нескольких сражениях, последователи Аллаха ослабили свой натиск, Аарон начал с подозрением поглядывать на усиливающуюся мощь православного соседа и после того, как Ос Багатар отказался принять иудейство, постепенно удалил из своего государства всех аланских воинов, заменив их на менее искусных в военном деле, но дешевых степняков. Лишенные жалования аланы, многие из которых за годы своей службы у бега приняли иудейство, роптали на своего правителя, говоря на пирах и посиделках, что виной всех бед Алании стала греческая вера, что помутился ум государя от того колдовского зелья, что вкладывали в его уста золотой лжицей каждую неделю ромейские священники. Ос Багатар старался, как мог, сохранить государство от смуты, но уже понимал, что время дружбы алан и хазар прошло. Византийские послы непрестанно интриговали против бега и доносили до слуха Оса Багатара волю императора, что аланам следует либо уничтожить, либо подчинить себе хазар. Булат должен взять верх над златом. Хазары же напрочь рассорились с ромеями. Появилось в то время на небе и страшное знамение — огромная луна кровавого цвета проплывала над облаками. Среди алан распространился слух: скоро быть кровопролитной войне. Для нее нужен был лишь повод.

Однажды гостил Аарон II в царском замке Оса Багатара, стоящем неприступной скалой в прекраснейшем горном ущелье, над которым в чистом небе парили огромные орлы. Солнце сияло, но при этом приятный ветерок разгонял зной. У всех присутствующих, как гостей, так и хозяев, было прекрасное настроение. После хорошей охоты, когда было убито, много дичи, все пошли пировать в тронный зал. Пока в котлах варилось мясо, стройные чернобровые девушки исполняли народные аланские танцы, и угощали гостей пирогами. Затем на столы подали мясо убитых на охоте животных и крепкое вино из лучших сортов винограда. Искусные певцы и музыканты услаждали слух пирующих балладами и песнями…

Присутствовали на пиру и сыновья государей — коварный Иосиф и лукавый Саурмаг. За столом сидела также прекрасная Русудан, на которую не мог наглядеться влюбленный в нее рыцарь — сын знатного старейшины могучий Сослан.

Аланский пир — кувд — отличался от пиров других народов тем, что здесь за чашей или рогом вина или пива произносились не тосты, а молитвы.

Во главе стола сидел старейший — дядя Оса Багатара, и слово молитвы передавалось от одного человека к другому. Сначала слово было о Пресвятой Троице, затем об уас Гергие — святом победоносце и великомученике Георгие, покровителе сословия воителей-алдаров. Затем молились о родителях и о благоденствии Алании, чтобы Господь даровал ей мир и процветание. После слова каждого человека все присутствующие запечатывали молитву священным «Аминь». Пировали до вечера, и некоторые из присутствующих опьянели, но не потеряли разума, потому что произносимые молитвы и строгий ритуал пиршества держали ум, как узда опытного наездника горячего скакуна. Тогда, выждав нужный момент, когда говорили о младших, сказал свое слово и жестокий бег Аарон, в лукавой улыбке скрыв угрозу:

— Брат мой, Ос Багатар, величайший воин и благороднейший муж, да пошлет тебе Всевышний премудрость и силу! Много раз мы вместе отбивали атаки арабов и заставили гордых слуг Аллаха смириться перед нашей силой. И теперь в залог нашей дальнейшей дружбы и добрососедства я прошу тебя, мудрый государь, как брата, уважь меня в личной просьбе, чтобы стали мы еще более крепкими союзниками. — Бег, сжимая в руках золотую чашу, ограненную драгоценными камнями, оглядел сидящих за столом алан, многие из которых втайне поддерживали Саурмага, и улыбнулся знатным хазарским гостям. Затем перевел взор на царя: — Государь, в присутствии этих благородных мужей прошу тебя, брат мой возлюбленный, отдай свою дочь, прекраснейшую ласточку Русудан в жены моему сыну Иосифу… — За столом все затихли, внимание пирующих приковали слова Аарона. — …Мой сын очень богат и умен и со временем займет мое место. — Аарон II поднял чашу верх и громогласно провозгласил: — Я хочу сказать свое слово за будущую царскую династию, которая соединит два великих народа — алан и хазар воедино! — После этого бег медленно осушил свою чашу, это же сделали и почти все присутствующие. Лишь вино в чаше Оса Багатара и в чашах его преданнейших доверенных друзей оставалось нетронутым. Их лица будто окаменели, но в сердцах возгорался великий гнев. Сослан же сжал в руках кинжал — больше жизни любил он свою Русудан.