Произнеся такую жизнеутверждающую речь, Мигель вышел на улицу и затворил за собой дверь особнячка. С порога он оглянулся по сторонам. Ни души не было в переулке, и «субару» давно уехал, увёз соратников к их печальной судьбе. Революционер не спеша пошёл к бензозаправке, где оставил свою машину.

У него не было ни тени сомнения в том, что после его столь страстного выступления Лопес наделал в штаны и теперь из кожи вон вылезет, чтобы убедить своего хозяина не финтить с опасными ребятами, а выполнить все условия сделки качественно и в срок. И через каких-то десять дней принесёт он своим ребятам десять миллионов долларов, и тогда уже точно ни одна canalla не посмеет вякнуть, что он, Мигель Эстрада, не достоин возглавить Движение.

Оставалась одна загвоздка. О том, что за товар должен был получить хозяин Лопеса Фелипе Ольварра в обмен на свои вонючие деньги, Мигель понятия не имел. Всё, что он знал, – это что некто Ольварра хочет что-то у кого-то купить, а Октябрь в этом деле был посредником.

Мигель, будучи правой рукой Октября Гальвеса Морене, был посвящён во многие его тайны, но не во все. А Октябрь, зараза, перед своей дурацкой смертью помирать отнюдь не собирался. Переговоры с Ольваррой он вёл лично и Мигеля в их содержание посвятить не удосужился. Хорошо хоть сумму сделки от соратника не скрыл и личность банкира, который у Ольварры рулил финансами.

Но десять дней – срок большой. За десять дней много чего может случиться. Глядишь, и прояснится ситуация. Или, наконец, отыщут его ребята Агату, а она точно что-то знает – на переговоры с Ольваррой ездила вместе с Октябрем. Она же их и сорвала, эти переговоры, своей кретинской стрельбой посреди городской толпы. Нужно было ещё до того, как взорвали Макдоналдс, её расспросить хорошенько, не говорил ли ей Октябрь, что и у кого собрался купить старый контрабандист, но кто же мог подумать, что эта тварь возьмёт да сбежит, пристукнув Эусебио Далмау, которому Мигель поручил её охранять?

Отыщут они ее, отыщут. За десять дней можно чёрта лысого в стоге сена отыскать.

И заставить на себя поработать.

А не найдется Агата – возьмём за жопу Лопеса. После того, как получим деньги, конечно. Ладно, продавец ему навряд ли известен, но хотя бы предмет сделки обозначится. А там что-нибудь придумаем.

Однако Лопес тоже знать не знал, что за товар и у кого собирался купить его хозяин. Он просидел в белом мягком кресле посреди тёмной гостиной не пятнадцать минут, а все сорок пять, выкурив за это время две сигары подряд. Мигель совершенно правильно назвал его любимую марку: «La Villahermoza», довольно редкий, не всем, прямо скажем, по карману, сорт чёрного маньянского табака.

Накурившись до тошноты, Лопес, не включая свет, прошёлся вдоль окон, выглядывая наружу через жалюзи. Вроде бы ничто не шевелилось в окружающем дом пространстве. Заодно он проверил, заперта ли входная дверь, и накинул засов. Для начала он вытащил из кармана мобильный телефон, отключил его и забросил в угол. Больше не пригодится. На случай всяких экстренных ситуаций у него имелся ещё один мобильник, нигде не зарегистрированный, но это ещё не экстренная ситуация, поэтому сейчас звонить куда ему надо он будет из телефонной будки в бильярдной Сиско Гитераса. Эта будка расположена исключительно удобно: из неё виден весь зал, а из зала её практически не разглядеть. Подойдя к столу у стены, он, стараясь не шуметь, открутил у стола ногу и вынул оттуда маленький диктофончик. Из диктофона он достал микрокассету.

– Всегда говорил, что революционер – синоним мудака, – сказал он в пространство и достал новую сигару.

Но курить не стал, а сунулся в кладовку и добыл оттуда пыльный рюкзак с удочкой и широкополую шляпу. Рыбачить мы идём, граждане землячки. На Чапалу идём рыбку половить.

Нахлобучив шляпу на лысину, он вышел на улицу. Запирать дверь особнячка, равно как и вкручивать пробки, он не стал. Больше ни он, ни его супруга с детьми, которых он до поры до времени спрятал у дальних родственников в Бахе, в этот особнячок не вернутся. С завтрашнего дня он – житель славного города Майами и зовут его не Лопес, а совсем по-другому, никому не нужно знать, как. Программа защиты свидетелей – это вам не предвыборное обещание городского мэра покрыть асфальтом полтора километра тротуара. Norteamericanos очень сильно жаждали заполучить себе скальпы горячих ребят из «Съело Негро» и готовы были заплатить за них американским гражданством.

Душная ночь повисла над Гуадалахарой. Хорошо поработавший Лопес направился к бульвару Пассионариа, не спеша переставляя ноги, попинывая по пути камушки на асфальте.

Переулок был пуст: если бы кто следил за ним, то Лопес бы непременно заметил топтуна. Он не спешил, осознавая, что прогуливается по родному городу в последний раз. Но никакой тоски, никакой сладкой щемящей ностальгии, ни черта в его душе не было. Не вспоминались давно умершие родители, школа, нищее детство, футбол на загаженных отбросами кривых улочках, первый так называемый секс с грязной пьяной бродяжкой на пустыре за школой – он был двенадцатым в очереди, – торговля наркотой всё на тех же грязных улочках, опять бабы, сначала – грязные, потом – чистые, после того как хозяин приметил его усердие и математические способности, снял с точки и оплатил учёбу в университете. А у него не было никаких таких особенных математических способностей. И усердием исключительным он никогда не отличался. Просто Лопес очень сильно, по-звериному, не зная никакого удержу, любил деньги. Как таковые.

Хозяин, усмехнулся Лопес. Всё. Кончились надо мной хозяева. Хрен вам всем, мои хозяева. С завтрашнего дня я свободный, блин, человек.

Обнадёживающий звонок из Гуадалахары раздался в тот момент, когда резидент ЦРУ в Маньяна-сити Билл Крайтон обжирался пунцовыми от перца чориссо по-оаксакасски – толстенькими короткими колбасками из свинины и баранины. Ресторан «Эль Манзанито» был уютным местечком: свечи толщиной в руку, тапёр за роялем в белом смокинге, запах акации, полумрак, уют, доверительная обстановка. Народу в ресторане было немного: всего два дня как в Маньяна-сити террористы из «Съело Негро» взорвали двухэтажный Макдоналдс на проспекте Инсурхентос, и посетителей в столичных ресторанах поубавилось. Впрочем, «Эль Манзанито», слава тебе господи, никто никогда не взрывал и взрывать не собирался.

Напротив Крайтона, мрачнее мрачного, сидел резидент российской внешней разведки генерал-майор Петров. Демонстрируя полное отсутствие аппетита, он крошил в тарелку с мамалыгой такхоссу – маисовую, а проще говоря, кукурузную лепешку, обмазанную индюшачьим фаршем с добавлением гайанских стручков, перетёртых с чесноком, томатами, петрушкой и мускатным орехом.

– Налифай же, Эдик! – прошамкал набитым ртом резидент ЦРУ, спрятав телефон. – Фуй! Ты нашел себе… глупуй причину страдать, та!.. Все, что имеет происходить с нами… таже самое-самое страшное и безвыходное… есть толко… толко… э-э-э… плюссирование… припавление отной-твух problems к… э-э-э… той сумме problems you're allready having[3]… И надо не отчаиваться, а их решать. Потому что, Эдик, нет problems, которые нельзя решить. Вот!..