35 лет спустя…

Магдалена Куизль сидела на скамейке перед маленьким покосившимся домом. Она зажимала между коленей тяжелую бронзовую ступку и размеренными движениями растирала в мелкий зеленый порошок тимьян, плаун и горлянку. Пряный аромат щекотал ноздри и напоминал о приближении лета. Солнце светило в загорелое лицо, так что приходилось щуриться. По лбу стекали капельки пота. То был первый по-настоящему теплый день.

За оградой в саду играли ее младшие брат и сестра, шестилетние близнецы Георг и Барбара. Они бегали через кусты бузины, на которых только начали распускаться почки. Длинные ветки, словно ладони, шлепали их по лицу, и они каждый раз визжали от восторга. Магдалена невольно улыбнулась. Она вспомнила, как всего несколько лет назад точно так же убегала от отца. Как сейчас она видела перед собой его крупную, массивную фигуру, как он, подняв ручищи и грозно рыча по-медвежьи, гонялся за ней. С отцом было замечательно играть. Магдалена никогда не понимала, почему люди в городе при встрече с ним переходили на другую сторону улицы или шептали молитвы. Только позже она поняла, что теми ручищами он мог не только играть. Это случилось на холме висельников — Якоб Куизль накинул на шею вору петлю и затянул.

Но несмотря на всё это, Магдалена гордилась семьей. Еще ее прадед Йорг Абриль и дед Иоганн Куизль были палачами. Отец Якоб перенял это ремесло от дедушки, и младший брат Георг тоже через несколько лет начнет обучаться у отца. Когда она была еще маленькой, мать рассказывала перед сном, что отец не всегда был палачом. Прежде он много лет провел на войне, пока судьба снова не забросила его в Шонгау. Когда Магдалена спросила, чем таким он занимался на войне и почему дальним походам в панцире и с саблей наперевес предпочел рубить людям головы, мать замолчала и приложила палец к губам дочери.

Магдалена растерла травы и высыпала зеленый порошок в глиняный горшочек, который плотно закупорила. Отвар из пахучей смеси помогал женщинам — известное средство прекратить нежелательную беременность. Тимьян и плаун росли в каждом втором саду, но только отец знал, где достать редкую горлянку. Даже повитухи из соседних деревень приходили к нему за снадобьем. Он называл его девичьим порошком и зарабатывал на продаже лишнюю монетку.

Магдалена откинула прядь волос, которая то и дело падала на лицо. Непослушные волосы и густые брови достались ей от отца. Сверкающие черным блеском глаза всегда казались немного прищуренными. В свои двадцать лет она была самой старшей из детей палача. Потом два ребенка родились мертвыми, а еще трое появились на свет такими слабенькими, что не прожили и года. И наконец родились близнецы. Отец ими так гордился, что Магдалена чувствовала иногда что-то вроде зависти. Георг, как единственный сын, станет обучаться отцовскому ремеслу, а Барбара, совсем еще девочка, до сих пор верила в мечты о мире на земле. Магдалена же приняла участь отпрыска палача, дочери крови, к которой и прикоснуться никто не смел, у которой шептались и посмеивались за спиной. Она вздохнула. Уже сейчас дальнейшая жизнь казалась ей предопределенной. Ее выдадут за палача из другого города, потому что так полагалось, и иначе быть не могло. При этом ей, конечно, нравились некоторые юноши в городе. Особенно один…

— Как закончишь с порошком, поди займись бельем. Оно само себя не выстирает.

Голос матери вырвал Магдалену из раздумий. Анна Мария Куизль предостерегающе взглянула на дочь. Руки матери были запачканы землей после работы в саду. Она вытерла пот со лба, прежде чем продолжить:

— Снова о парнях мечтаешь, уж я-то знаю. Выкинь их из головы. И без того болтают вокруг…

Она улыбнулась Магдалене, хотя та знала, что мать не шутила. Она была женщиной прямолинейной и говорила только по делу. Мечты дочери она никоим образом не одобряла. Еще она считала, что ни к чему было отцу приучать Магдалену к чтению. На девушку, уткнувшуюся в книгу, мужчины смотрят обычно искоса. А когда дочь палача строит глазки парням, тут уж и до позорной маски с позорным столбом недалеко. Уже не раз Анна Мария в мрачных тонах описывала мужу, как он наденет колодки на собственную дочь и поведет ее по городу.

— Хорошо, мама, — сказала Магдалена и поставила ступку на скамью. — Отнесу белье к реке.

Взяла корзину с грязными простынями и под задумчивым взглядом матери вышла через сад на дорогу, спускавшуюся к Леху.

Прямо за домом узкая тропинка вела вдоль красивых домов, палисадников и амбаров к берегу, к месту, где река образовывала маленькую неглубокую заводь. Магдалена взглянула, как кружились водовороты на середине реки. Сейчас, по весне, вода поднялась до самых берез и несла с собой ветки или целые деревья. Магдалене показалось, что в темном потоке проплыл кусок ткани или что-то похожее, но присмотревшись, она увидела только ветки и листья.

Девушка нагнулась, достала белье и принялась вычищать его на гальке. При этом она вспоминала праздник на Паульсмаркт, прошедший три недели назад, и праздничные танцы. А особенно танец с ним… Магдалена увидела его снова лишь в прошлое воскресенье на мессе. Когда она, опустив голову, заняла место в самом последнем ряду, он встал, чтобы получить благословение, при этом он подмигнул ей. Она не выдержала и захихикала, а другие девушки злобно на нее оглянулись.

Магдалена мурлыкала песенку и ритмично хлестала мокрыми простынями о гальку.

— Жук навозный в вышине, а мой папа на войне…

Она настолько была погружена в свои мысли, что поначалу приняла крики за плод собственного воображения. Через некоторое время она поняла, что высокие плачущие звуки доносились до нее откуда-то сверху по реке.

Дровосек из Шонгау с высоты крутого обрыва первым увидел мальчика. Ребенок вцепился в ствол дерева; беднягу швыряло в бурунах, будто невесомый листочек. Сперва лесоруб не признал человека в комочке среди пенящихся волн под обрывом. Но когда тот начал барахтаться и дико метаться, дровосек закричал плотогонам, которые с рассветом отправились в свой первый рейс до Аугсбурга. Лишь у Кинзау, в четырех милях севернее Шонгау, берег становился пологим и Лех успокаивался достаточно, чтобы мужчины осмелились подобраться поближе к мальчишке. Они пытались выловить его длинными шестами, но он постоянно соскальзывал, как рыба. Один раз он полностью ушел под воду вместе с бревном и удивительно долго не появлялся на поверхности, а потом всплыл, будто пробка, совсем в другом месте.

Мальчик снова собрался с силами, приподнялся на скользком бревне и вытянул голову, чтобы глотнуть воздуха. Он протянул правую руку к шесту, но вытянутые пальцы схватили лишь пустоту. Бревно с глухим стуком налетело на другие бревна, которые сгрудились у пристани. Из-за толчка мальчик потерял опору, руки соскользнули, и он скрылся среди десятка огромных стволов.

Плотогоны тем временем подплыли к небольшому мостику у Кинзау. Спешно привязав плоты, они осторожно ступили на шаткую поверхность, которую бревна образовали возле берега. Не потерять равновесие на скользких стволах даже для матерых плотогонов было задачей не из легких. Проще простого слететь вниз и быть размолотым гигантскими елями и буками. Но течение в этом месте слабело, и бревна только покачивались, вяло и грозно.