Луиз Аттак, Вая Кон Диас... «Джо-они, Джо- они!..» И песенка из «Острых каблуков»... «И ночами... И ночами... Ты будешь вспоминать... Эти часы счастья... Со мной!..» Мы разделились и стали парами. Мы были так спокойны, так задумчивы!.. Наши руки лежат на плечах, наши стриженые головы опущены...

Я в паре с Жилем. У него болят костяшки на кулаках. Они все растрескались. Он шипит и морщится. Мы вальсируем.

--- Дерьмо --- Никак не зарастут --- Уже полгода --- А все никак не затянутся! --- Он работал с розами. Вместе с отцом.

--- Они были по пояс --- И летом в жару они горели --- Плавились ---

Он улыбается.

Я стеснялся спуститься поссать, вдруг с кем-нибудь из них столкнусь, у них у всех вид такой дерзкий, а глаза синие-синие, как у детей бывают в морозные дни.

Мы боялись друг друга... А хриплый голос напевал:

Мы любили друг друга, как дети,

Как братья... Ты помнишь?..

В траве мы лежали обнявшись,

И дуб так над нами шумел...

Мы счастливы были под сводами жизни!

А теперь, а теперь... Мы с тобою мертвы,

И, обнявшись как прежде,

Мы лежим неподвижно!

И сквозь нас, милый брат, прорастают

цветы...

Мы выходили толпой из бара, и шли толпой, и пили и не пьянели. Только глаза становились еще синее. Нам было страшно...

-------------------------

-------------------------

Это было ясно. В первую очередь брали тех, кто с профессией. Кто уже попробовал крови. Кто уже понюхал. А тому, кто нюхнул, уже подавай кое-что покруче! Все больше, все острей, с приправами!

Они стояли спокойные, с полузакрытыми глазами. Только ноздри подрагивали. Все для них было только формальность. Еще бы! Какой для них испытательный срок?! Они его прошли в утробе. Остальные толпились на плацу, молча, с глазами как у диких зверей, как у загнанных зверей...

--- А теперь вы все уже здесь! --- Все! --- Вам уже ничего не надо преодолевать, чтоб попасть сюда! — Вы уже здесь --- Теперь мы начнем разучивать песни!

--- Капрал Шульц, его все знают здесь. Он ходит медленно перед строем.

--- Вы все уже прочли книгу легиона? --- Все? --- Есть вопросы?! --- Если есть, то вы не туда попали! --- Нет вопросов! --- Итак ---

Испытательный срок. Это тогда, когда ты ни черта не понимаешь, а он идет. Ты пьешь пиво, бродишь по казарме, мимо кроватей, с банкой пива... Жара... Широкие ворота казармы... Яркий свет снаружи... Ты дремлешь, и пиво в руках теплое... А потом с опухшей рожей стираешь носки и трешь их, и трешь...

Девиз был такой: «Держать ухо востро! Заткнуть ебало! Язык — на привязь!»

Все и так, без всяких девизов, боялись друг друга.

--- У вас нет прошлого --- Оно там --- У вас нет будущего --- Оно там --- У вас есть только легион! ---

Послушать Шульца, так волосы на башке встанут дыбом. И его слушали, и кепи шевелились.

Этот Шульц! Он будто с цепи сорвался!

Два парня из Казахстана. Я их помню. Русские. Они оба сбежали. Где-то через месяц... Один постирал носки и повесил их на спинку кровати.

У Шульца все ебало было в пене! Казалось, он сейчас сожрет свою пилотку! Он захлебывался.

--- Вы!!! --- Уроды! --- Это вам не ваша дикая страна! --- Здесь цивилизация! ---

Он сорвал эти носки и махал ими перед нашими носами! А потом он подлетел к тому парню и приказал ему открыть рот!

Мы все молчали. Мы не смотрели.

--- Ну! --- Это приказ! --- Открой свою пасть! ---

Мы услышали, как капрал сопит. Он засунул оба носка в рот этому мальчишке.

--- Вот так — Ву а ля! ---

И он вытер руки.

Они потом сбежали. Они оставили форму. Аккуратно ее повесили в шкафчик.

А мы маршировали. Мы начали разучивать песни.

Жиль мне показал на одного типа. Он, кажется, был из Хохляндии. Его глаза...

--- Смотри, — шепнул Жиль, — смотри... Это конченый. Глаза... ---

Он был как глухонемой. Сидел вроде спокойно, только вращал глазами. Огромный такой, башка лысая, желваки перекатываются. Складки жира на шее. Если собрать весь ужас наш в то время, этот парень и был его воплощение.

Он вращал глазами, и эта его неподвижность и бешеные глаза, как у коровы, которую сейчас начнут усыплять, она неподвижна, связаны копыта, и только огромные глаза...

— Смотри --- Это первый — Первый из нас, — говорит Жиль.

Конечно, ему видней. Он уже не первый раз поступает сюда. Он с Реюньона, и он надеется...

-------------------------

-------------------------

Ночью здесь тихо-тихо. Это я о камере. Я уже вернулся в тюрьму. Бросает из стороны в сторону. Теперь снова здесь. Ни тиканья часов, ни стрельбы по телевизору, ни крика детей, ни плача, ни звука побоев, ни жалоб. Никто не умирает, никто не болеет. Все тихо. Мы все здесь бессмертны, как фараоны.

Завтрак, прогулка, можно отжаться от пола — это новая мера времени — тридцать раз, и, считай, выкурена сигарета, потом читай, пиши, а потом тишина... Об этой тишине отдельно.

Я не испытываю никаких чувств. Здесь ни холодно, ни жарко. Просто здесь находишься. Когда меня переведут в новый форт под Парижем, я этого и не замечу. А может, они перевозят заключенных во сне...

Интересно, а если война? Здесь мы все будем в большей безопасности. Это точно. Кто из нас здесь может перейти на солнечную сторону улицы? А? Никто. Что ж, цените эту возможность. И пусть вам чешут спину, когда чешется. Пусть стучат по спине, когда кость в горле.

Мы здесь все бредем по теневой стороне улицы.

Но городок наш богат событиями, как жизнь таракана богата превратностями.

Я лежу и думаю о тех, кто бродит по камере, кто лежит, кто чешется, кто ковыряет в носу, кто копается в ухе или сидит на постели... Сидит и смотрит перед собой... Сидит так, будто забыл что-то, и моргает удивленно... Склоненная обритая голова и глаза... Он будто держит на руках ребенка. Так грустно.

Черт, я знаю, о чем мы все здесь думаем. Эти тихие минутки... Маленькие вещи, вкус яйца во рту, воскресное утро, «тра-та-та», «то-о-мбе ла не-е-же...», «жадор туа, ма пти-и-т, жа дор...», кусок камамбера, спина матери, лицо отца близко-близко и реклама белья, предчувствие соска, вздох, еще вздох, еще и еще, «че-е-рные волосы, зе- ле-е-ные глаза», и быстрей, и трясучка, и все... Остывающая сперма и покой...

А что, если однажды они не придут?! Не придут, и все?! Что тогда?! Я свихнусь от этой тишины! Меняется смена. Пятнадцать минут полной тишины. А потом они приходят и снова компьютеры попискивают.