class="subtitle">Путешествие на пароходе

Разговор II, крушение во льдах.

Громад во мгле оставив берег направив вольной в море бег

И за собою бросив Терек шел пароход и море сек.

Во мгле ночей что будет с ним, сурова и мрачна звезда пароходов,

Много из тех, кто земными любим,

скрыто внутри его шелковых сводов

По что за шум. Там кто-то стонет!

– Льды! Пароход тонет!

С. Выдры.

Жалко. Очень жалко.

Где мои перчатки? И где моя палка?

Духи пролил.

Чуть-чуть белил.

Вбегающий.

Уж пароход стоит кормой

И каждой гайкою дрожит.

Как муравьи весь люд немой

Снует, рыдает и бежит.

Нырять собрался, как нырок,

Какой удар! Какой урок!

И слышны стопы «небеса мы невинны».

Несется море, как лавины.

Где судьи. Где законы?…

Разин

Я полчищем вытравил память о смехе

И черное море я сделал червонным

Ибо мир сделан был не для потехи

А смех неразлучен со стоном

Тончите и снова топчите мои скакуны

Враждебных голов кавуны.

Хлебников, конечно, как «сын выдры», спасается и зовет друзей к себе:

На острове вы, зовется он Хлебников,

среди разоренных учебников

стоит как остров храбрый Хлебников

он омывается морем ничтожества.

Острые слова Хлебникова

Однажды Владимир Маяковский шутливо заметил, кивая в сторону Хлебникова:

– Каждый Виктор мечтает быть Гюго!

– А каждый Вальтер – Скоттом! – моментально ответил Хлебников.

1912 г.

* * *

Примерно, в начале 1922 г. я, в присутствии Маяковского и Хлебникова, рассказывал:

– У 10. Саблина два ордена Красного Знамени. «Таких во всей России, – говорил мне Саблин, – 20 человек» (числа точно не помню).

– А вот таких, как я, на всю Россию только один имеется, – и то я молчу! – шутя заметил Маяковский.

– А таких, как я, и одного не сыщешь, – быстро ответил Хлебников.

А. Крученых.

1922 г.

Игра в аду

«Игра в аду» писалась так: у меня уже было сделано строк 40–50, которыми заинтересовался Хлебников и стал приписывать к ним, преимущественно в середину, новые строфы. Потом мы вместе просмотрели и сделали несколько заключительных поправок. 1-ое издание вышло летом 1912 г., литографированное с многочисленными рисунками (16) Н. Гончаровой. О поэме нашей вскорости появилась большая статья С. Городецкого в «Речи». Привожу выдержки из нее:

– «Современному человеку ад, действительно, должен представляться, как в этой поэме, царством золота и случая, гибнущим в конце концов от скуки… Когда выходило „Золотое Руно“ и объявляло свой конкурс на тему: „чорт“ эта поэма наверно получила бы заслуженную премию»…

От себя еще добавлю: «Игра в аду» поэма не мистическая, а насмешливая.

Привожу текст II изд. и варианты, выправив опечатки.

Игра в аду

(2-ое доп. изд. Рисунки О. Розановой и К. Малевича. СПБ, 1914 г.)

Свою любовницу лаская

В объятьях лживых и крутых,

В тревоге страсти изнывая,

Что выжигает краски их,

Не отвлекаясь и враждуя,

Давая ходам новый миг,

И всеми чарами колдуя,

И подавляя стоном крик –

То жалом длинным, как орехом

По доскам затрещав,

Иль бросив вдруг среди потехи

На станы медный сплав, –

Разятся черные средь плена

И злата круглых зал,

И здесь вокруг трещат полена,

Чей души пламень сжал.

Людские воли и права

Топили высокие печи –

Такие нравы и дрова

В стране усопших встречи!

Из слез, что когда-либо лились,

Утесы стоят и столбы,

И своды надменные взвились –

Законы подземной гурьбы.

Покой и мрачен и громоздок,

Деревья – сероводород.

Здесь алчны лица, спертый воздух –

Тех властелинов весел сброд.

Здесь жадность, обнажив копыта,

Застыла как скала.

Другие с брюхом следопыта

Приникли у стола.

Сражаться вечно в гневе, в яри,

Жизнь вздернуть за власа,

Иль вырвать стон лукавой хари

Под визг верховный колеса.

Ты не один – с тобою случай,

Призвавший жить – возьми отказ!

Иль черным ждать благополучья,

Сгорать для кротких глаз?

Они иной удел избрали –

Удел восстаний и громов;

Удел расколотой скрижали,

Полета в область странных снов.

Они отщепенцы, но строги,

Их не обманет верный стан,

И мир любви, и мир убогий

Легко вместился в их карман.

Один широк был, как котел,

По нем текло ручьями сало.

Другой же хил, и вера сёл

В чертей не раз его спасала.

В очках сидели здесь косые,

Хвостом под мышкой щекоча.

Хромые, лысые, рябые,

Кто без бровей, кто без плеча.

    Рогатое, двуногое

    Вращает зрачки,

    И рыло с тревогою

    Щиплет пучки.

Здесь стук и грохот кулака

По доскам шаткого стола

И быстрый говор: «Какова?

Его семерка туз взяла!»

Перебивают как умело,

Как загоняют далеко,

Играет здесь лишь только смелый,

Глядеть и жутко и легко.

Вот один совсем зарвался –

Отчаянье пусть снимет гнет! –

Удар: смотри, он отыгрался,

Противник охает, клянет.

О, как соседа мерзка харя,

Чему он рад, чему?

Или он думает, ударя,

Что мир покорствует ему?

И рыбы катятся и змеи,

Скользя по белым шеям их,

Под взглядом песни чародея

Вдруг шепчут заклинанья стих.

«Моя!» – черней, воскликнул, сажи,

Четой углей блестят зрачки –

В чертог восторга и продажи

Ведут съедобные очки.

Сластолюбивый грешниц сейм,

Виясь, как ночью мотыльки,

Чертит ряд жарких клейм