Когда я вошёл внутрь и колокольчик звенькнул, привлекая внимание хозяйки, я сказал ей:

— Горячей воды, горячего вина, сухих полотенец и какой-нибудь еды. Всё принесите в комнату.

Она наконец-то увидела звёздчатый сапфир на рукояти кинжала, её глаза округлились, и женщина разом повеселела:

— Сейчас всё будет готово, господин Людвиг.

Вот так всегда. Часть людей боится таких, как я, из-за нашего дара видеть и уничтожать вольные души. Часть ненавидит. Но когда какая-нибудь озверевшая душа начнёт вредить живым или ещё что-то случается — я сразу становлюсь желанным гостем. Впрочем, чести ради, надо сказать, что большинство разумных людей относится к стражам душ вполне спокойно. В отличие от тех же Псов Господних, мы стараемся приносить как можно меньше проблем.

Оставляя за собой огромные лужи, я вошёл в комнату. Здесь кое-что изменилось. Проповедник валялся на моей кровати и слушал, как дождь барабанит по подоконнику. А за столом сидело Пугало. Оно подняло на меня взгляд, кивнуло и не проронило ни слова. Быть может, не хотело разговаривать. А может, не умело. С одушевлёнными никогда ни в чём нельзя быть уверенным.

Хозяйка вместе с юной дочкой принесла мне полотенца и воду, конечно же не заметив других своих «постояльцев». Пугало тут же заинтересовалось девчонкой и не спускало с неё взгляда, пока та не ушла.

— Даже не думай, — сказал я ему ровным тоном.

Оно помедлило, опустило плечи, признавая моё право давать ему такие приказания, достало серп и начало очищать его от ржавчины. Я был рад, что мы решили кое-какие вопросы сразу.

Пока я менял одежду, вытирался и приводил себя в порядок, принесли еду.

— Почки, — сказал Проповедник мечтательно. — И фасоль с томатами.

Я отстегнул пояс с тяжёлой пряжкой, бросил его вместе с кинжалом на кровать и пересказал им разговор в ратуше.

— Я ничего не чувствую, если ты к этому, — поднял руки в обезоруживающем жесте Проповедник. — Видит Бог уже девять лет, совсем ничего.

Он рассмеялся, довольный собственной, неказистой шуткой, затем стал более серьёзным и, размышляя, протянул:

— Всё это, конечно, странно, Людвиг, но души могли уйти по множеству причин.

— Угу, — мрачно сказал я, орудуя вилкой и ножом. — Отправиться в паломничество к святым мощам. Куда-нибудь в Дискульте. Не мели чушь. Что-то произошло, и они сочли нужным убраться как можно дальше и быстрее. Город пуст — я чувствую это.

— Ну, не так уж он и пуст. Помнишь того мальчишку на крыше?

— Предлагаешь мне в такую погоду лазать на уровне четвёртого этажа?

— Упаси боже, сын мой. Чего доброго, ты свернёшь себе шею, и тогда я точно помру со скуки.

Пугало в разговоре не участвовало. Оно точило серп.

К утру гроза закончилась, уползла на запад, уже не в силах даже ворчать. Выглянувшее из-за облаков солнце озарило мокрые алые крыши, приведя в восторг уличных голубей.

Проповедник и Пугало отсутствовали. Я быстро оделся, спустился вниз, отказался от завтрака и поспешил к западным воротам через толчею, которая здесь образовалась из-за субботнего рынка, заполонившего весь городской центр. Запах страха был тут же, но гораздо более слабый, чем вчера. Он сменился тревожным ожиданием. Я видел и слышал, как люди обсуждают произошедшее накануне событие, поминутно крестясь и призывая святых заступников.

Они искренне полагали, будто это защитит их от зла. Не буду преуменьшать силу божественной молитвы, даже если её читает не клирик, а обычный человек, но у меня большие сомнения, что подобное средство поможет остановить следующую пляску смерти. Как говорится, раз уж начались танцы, то продолжаться они будут до бесконечности.

С праздничной гулянкой мертвецов в последний раз я встречался в кантоне Люс, когда в одной деревеньке скелеты ни с того ни с сего решили сплясать на Сретение, да ещё затащить в свою пляску забаррикадировавшегося в церкви священника. Чем он им насолил, вот уж не знаю, но Псы Господни в два счёта уложили «клиентов» в могилы. Сам я в подобном усмирении участия не принимал, хотя и имел необходимый опыт. Весёлые скелеты — не моя основная работа. Я страж душ. Ловлю и уничтожаю тех, кто причиняет зло людям.

— Тебе следует расширить список своей охоты, — заявил появившийся рядом Проповедник. — Души — божьи агнцы по сравнению с живыми. Вот уж кто причиняет зло друг другу в неисчислимых количествах.

— Если я иногда позволяю слушать мои мысли, то это не значит, что ты должен каждую из них комментировать.

— Ну, комментарий всяко верный, Людвиг, — усмехнулся он, затем участливо спросил: — Ты завтракал?

— Нет.

— Вот именно поэтому ты поутру такой злой. Идём, тебе следует поесть.

Я заворчал, но зная, что он прав, зашёл в неплохой трактир, замеченный мной во время прошлого приезда в Вион. Здесь готовили отличную яичницу с белыми грибами и сыром. Да и пиво, тёмный июльский лежак, было выше всяких похвал.

Пока несли еду, Проповедник расправил сутану, на которой и так не было никаких складок, по-птичьи склонил голову набок и, хлопая глазами, начал рассказывать:

— Душ, действительно, немного. Я спозаранку обежал город, за что можешь сказать мне спасибо… — Он сделал паузу.

— Спасибо.

— Но встретил лишь троих. Все пришлые, появились или вчера, или сегодня. Одна, достаточно аппетитная дамочка, если бы её двести лет назад не переехала телега, даже видела totentanz собственными глазами. В общем, из наших никто ничего не знает. Впрочем, двое, проведав, что здесь страж душ, решили убраться, пока целы.

— Ты явно расписал меня как чудовище.

Проповедник состроил грустную мину, дождался, пока передо мной поставят тарелку, и заметил:

— Тебе прекрасно известно, что некоторые из вас уничтожают каждого, кого увидят. Слишком велик куш, для того чтобы пройти мимо. Ты — большое исключение из правил.

— Если ты думаешь, что заставишь меня краснеть, то глубоко ошибаешься. Тебе случайно не попадался мальчишка?

— Видел. На звоннице. На самой вершине шпиля. И он не планировал спускаться вниз.

— Что мешало тебе подняться наверх? Судя по всему, эта душа из местных.

— Я боюсь высоты с тех пор, когда был ребёнком.

— Ты не можешь умереть, упав сверху.

Он скорчил мину и промолчал. Я понимал, что от некоторых старых привычек нельзя избавиться даже после смерти. Знавал я одну даму, которая при виде мышей падала в обморок, хотя уже лет восемьдесят как была мертва.

— А что Пугало? — Я глотнул пива.

— Ушагало ещё до рассвета. Куда — не ведаю. Оно, знаешь ли, не слишком разговорчивое. Лучше б ты пригласил какую-нибудь девицу. Хотя бы глаза радовались.

— Мне нужна была не душа, а одушевлённый.