ко мне или злились, что я не слишком почтительно разговаривал с ним.

Пацан, который вчера скорбел о недополученной пайке, вышел из пещеры и через несколько минут вернулся с листьями крапивницы. Каждому вручил по одному. Мне швырнул под ноги. Я поднял, сдул налипшую пыль. Лист не самый большой, края завяли и местами засохли. Но это в любом случае еда. Хорошо, что мясо есть не заставляют, а то неизвестно, чем оно занималось полчаса назад.

После завтрака вышли на общую молитву. Примас встал спиной к столбам, сложил смиренно руки на животе. Вся поза — покорность. Миссионеры склонили головы, примас заговорил тихо:

— Сущий Свет во едино, да будет с нами…

Миссионеры повторили за ним хором:

— Сущий Свет во едино, да будет с нами!

— Сущий Бог во едино, да будет с нами… Имя Богу нашему — Великий Невидимый, да будет оно в нас… Узрим Сущность его, ибо она в нём…

Багет звенел цепью и тянулся ножами к примасу. Один раз дотянулся. Ножи полоснули по плащу, оцарапав его. Старик резко обернулся, ухватил багета за запястье и тыльной стороной ладони ударил тварь в подбородок. Всё было проделано резко, я едва заметил начало движения. Примас двигался с такой скоростью, что я невольно охнул, а багет оглушённый упал и до конца молитвы не пытался подняться. Мне показалось, он смущён. Что-то человеческое в нём ещё оставалось.

После молитвы миссия занялась повседневными делами. Часть сектантов, вооружившись вилами и тесаками, покинула лагерь. С ними ушли многие послушники. Я остался на площадке. Никаких приказов не поступало. Несколько миссионеров во главе с Андресом занимались рукопашным боем на пляже.

Я повернулся к ремонтникам. Молодой смотрел на меня с ненавистью.

— Чтоб ты сдох, шлак!

Пожилой вздохнул.

— Дон, не слушай его, ты поступил правильно. Если выберешься отсюда, найди Кума, расскажи, что случилось.

— Расскажу.

— Спасибо.

Он опустил голову, а молодой заплакал. Мутация ещё не коснулась их, для этого требовалось время. Пройдёт два-три дня прежде чем кожа поменяет цвет и покроется язвами. А потом начнётся трансформация костей. Наиболее мучительный процесс. Полуженщина, полуязычник сейчас как раз демонстрировала это. Ещё вчера она смотрела более-менее осмысленно, а сегодня могла только лежать и корчиться. Лицо полностью почернело. Меня потянуло к ней. Захотелось подойти ближе, рассмотреть внимательней. Я сделал шаг…

— Не советую, — прозвучал за спиной голос примаса.

— Почему?

— Нападёт.

Несколько секунд я стоял в нерешительности: делать следующий шаг или нет?

— Она едва шевелится.

— Тварь всегда тварь. Любой человек для неё враг, которого необходимо уничтожить. Это отрицание того, что когда-то она сама являлась человеком. А слабость — показное. Сила в ней уже другая. Организм начал вырабатывать наногранды, физические возможности увеличились.

— Откуда такие выводы?

— Можешь спросить у неё сам.

— Она ещё говорит?

— Разумеется. Сознание остаётся человеческим, несмотря на внешние изменения, и борется с новым восприятием окружающего мира до конца, до той секунды, пока злоба окончательно не победит разум. Спроси её о чём-нибудь, ты убедишься в этом. Я часто с ними говорю.

Тварь, слушая наш разговор, приподняла голову.

— Эй, ты действительно нас понимаешь?

Я сделал второй шаг. Тварь рванула с места, растопырила пальцы, но не дотянулась, примас успел отдёрнуть меня назад. Тварь завыла в бессилии.

— Нена… на… вижу…

Я выдохнул. Говорила она плохо, как будто рот забит чем-то, видимо, начинал формироваться язык, меж губ высовывался бледный кончик.

Примас смотрел на меня с усмешкой.

— Убедился?

— Зачем вы их выращиваете?

— Изменённые держаться вокруг городов и полей крапивницы, в наши места забредают редко. Но они — часть ритуала посвящения послушника в миссионеры. Чтобы стать полноценным членом миссии, послушник должен убить изменённого в поединке, вооружённый только ножом или вилами. Поймать изменённого живьём трудно, приходится идти на компромисс. И опять же, вопрос питания. Да и нанограндам мы не чужды, если ты понимаешь о чём я.

— Понимаю. Доводилось слышать.

— А пробовать?

— Нет.

— В таком случае, не понимаешь. Без нанограндов в этом мире выжить сложно, если вообще возможно. Они нужны всем, и мы не исключение, поэтому добываем их всеми возможными способами, в том числе и таким, — примас хмыкнул, кивком головы указывая на пленников.

— Куда не кинь, всюду клин. В Загоне ферма, у вас столбы…

— В Прихожей стойла, в Османской конгломерации конвейер, — продолжил примас. — Люди в этом мире самый ценный товар. Здесь правят наногранды, всем валютам валюта и единственный ресурс, поставляемый на Землю. Это единственный препарат, способный вылечить любую болезнь и продлить молодость. Людей отлавливают, поставляют через станки, превращают в монстров, выкачивают из них кровь. Ты называешь нас людоедами, но мы не более чем винтик в той машине, которая хавает people тысячами. Твой Загон намного кровожаднее нас, я уже не говорю о конгломерации и Водоразделе.

Примас сильно преувеличивал. Был я в яме и видел, сколько там тварей. Явно не тысячи. От силы пара сотен. Это, конечно, не оправдывает Контору, никого не оправдывает, но Контора трансформирует преступников и безнадёжно больных, пробуя построить свою цивилизацию по традиционным правилам, а этот миссионер приковывает к столбу любого, кого может поймать. Мразь лицемерная…

Но говорить об этом вслух я не стал. Не то положение. А свободных столбов на площадке хватает.

— Я тоже должен убить тварь?

Старик кивнул.

— И когда?

— Сначала докажи свою преданность миссии. Я должен быть уверен, что ты готов стать одним из нас. Некоторые ходят послушниками по нескольку лет.

Несколько лет… Нет, такой распорядок меня не устраивает. Мне необходимо вернуться в Загон как можно быстрее. Если для этого нужно стать миссионером, я им стану, если нужно кого-то убить — убью. Я удавлю этого старика голыми руками, устрою новое землетрясение, поверю в Великого Невидимого…

— Пойдём, — позвал меня примас.

Он отвёл меня к озеру. У кромки воды стоял Андрес, двое миссионеров обступили его. Один поднял вилы над плечом, готовясь метнуть их, второй поигрывал ножом, перебрасывая его из одной ладони в другую. Андрес не заморачивался тактикой, он даже не смотрел на противников, просто стоял и ждал. Когда миссионеры придвинулись вплотную, он развёл руки, словно готовясь обнять обоих, и медленно выдохнул. В конце выдоха первый миссионер ударил вилами. Удар был нацелен в грудь — сильный и быстрый. Андрес едва заметным поворотом плеч и бёдер ушёл в сторону, ухватил вилы за оскепище, перехватил собрата за руку и швырнул в озеро. Мгновенье спустя туда же отправился второй. Андрес сделал короткий шаг ему навстречу, обхватил лицо пальцами и коротким рывком придал телу нужное направление.

Весь поединок занял секунд пять. Примас посмотрел на меня с превосходством, дескать, вот на что способны мои ученики. Но на меня этот театр впечатления не произвёл.

— А против ружья он так сможет? — спросил я.

Братьев-миссионеров Бачиа и Сизого мы с Рыжиком положили не имея никакой боевой подготовки. Их убиенные тушки должно быть уже доели твари. Но я снова побоялся сказать лишнего. Не буди лихо пока оно тихо.

— Ружьё не всегда может оказаться под рукой, — назидательно проговорил примас. — Или могут закончиться боеприпасы. Что ты тогда будешь делать?

Да, с этой стороны он прав, и шоу Мозгоклюя это доказывает. А с навыками, которые продемонстрировал Андрес, есть шанс как минимум отбиться от пары назойливых язычников. А то и от багета.

— Не поспоришь. А я смогу так же?

Примас жестом подозвал Андреса и кивнул на меня:

— Сын мой, прими под свою руку этого послушника. Постарайся вылепить из него достойного последователя Великого Невидимого.

— Как скажешь, отец.

Примас благословил его и направился в сторону пещер, а миссионер повернулся ко мне. Лет тридцать, как и я, но ниже на полголовы и уже в плечах. Костяшки на пальцах сбиты и превратились в сплошные мозоли. Смуглый, но это от постоянного нахождения на солнце, хотя в чертах лица присутствовало что-то азиатское, как и у многих в миссии. На голой груди несколько шрамов, один достаточно глубокий, не иначе багет постарался. Взгляд жёсткий, бойцовский; под этим взглядом я почувствовал себя слабым.

— Единоборствами заниматься доводилось? — спросил он.

— Нет.

— Жаль. Было бы проще. Что предпочитаешь: вилы или нож?

— А в чём разница?

— Вилы длиннее.

— Сам мерил?

— Язык у тебя злой, но примасу ты нравишься, не хочу его расстраивать, а то бы сломал тебе пару рёбер.

— Что ж вам мои