обратной стороны, офицер видит балкон, из распахнутых створок которого исходит свет свечи. Выждав пару минут, он замечает, как на балкон выходит прекрасная девушка с длинной русой косой. Её глаза, отражая свет горящего воска, сверкают, словно кошачьи.

— Горимир! Ты пришёл! — ласково произнесла она, потирая веки. Её глаза широко раскрылись, а лицо озарилось солнечной улыбкой.

— Здравствуй, Сидония! Ты прекрасна днём и ночью! — вырвалось из груди офицера. Он тут же спрятал взгляд, стараясь не искушать себя.

— Ах, Горимир! Мой отец всё так же настойчив и упрям, как раньше! Вы как два схлестнувшихся в драке барана! Прошу тебя, оставь меня. Не жить нам спокойно и счастливо.

— Как я могу жить, дышать, держа в голове, что оставил тебя. Как я смогу спокойно спать, когда перед глазами всё время красота твоих плеч, коленей? Ты для меня как идол, которому я поклоняюсь без отдыха!

Девица засмущалась и потёрла маленький носик тонкими, белыми, как лёд, пальцами.

— Я тебя предупредила… — сказала она, глядя на Горимира печальными глазами. — Моё сердце не каменное. Приходи завтра в девять. Я буду гулять в саду.

— Благодарю тебя, Сидония!

Горимир бежал домой вприпрыжку. Он дышал полной грудью, вновь и вновь переживая чувства, что поселила красавица в его душе. Эта высокопоставленная особа, обладающая кроткостью и простодушием крестьянки, знает цену любви и ухаживаниям Горимира.

Тёмной ночью офицер вернулся в свою лачугу и погрузился в глубокий сон, в котором он и она вместе гуляют в саду. Великое счастье для него — видеть этот сон бесконечно.

Наступило утро. Он вышел за порог и взглянул на чистое небо. Визмор почуял что-то неладное. Нечто, что сделает прямую дорогу, полную надежд, заковыристым терновым путём, о колючки которого влюблённые растерзают свои тела.

Горимир отправился на учения в казармы. В это же время Сидония вновь выслушивала нападки ревнивого отца:

— Он опять приходил?! Этот солдафон, бездарь, способный только заглядывать под юбки девиц! Сколько раз я тебе говорил, что он тебе не чета! Тебе нужен статный мужчина! Тот, кто сможет и прокормить, и в делах всё устроить, как надо! А этот!.. Этот!..

Её отец безосновательно обвинял Горимира. За офицером не водилось гнилостных слухов. Он не понравился ему чисто внешне, а бедность была дополнительным доводом для отказа.

— Ты не понимаешь, отец… Он ласковый и добрый! Таких, как он, я и вовсе в жизни не встречала! Он всегда обходителен и нежен, а коль будет на его стороне удача и наши связи, так служить ему до генерала! Он умён, но ему нужна хоть капля поддержки! Не будь же ты таким скрягой!

— Если бы да кабы… Ты меня услышала! Если ещё раз я увижу вас вместе, то не носить этому плебею головы. Наша чета из древнего знатного рода, и такой она и должна остаться.

Наступил вечер. Учения по строевой подготовке и военному делу закончились. Усталый Горимир с удовольствием представил себе встречу со светловолосой Сидонией. В этих грёзах они вместе бы взялись за руки и пошли своей дорогой. Нашли бы укромный уголок, куда не достанут злые языки и никто не помешает их скромному счастью. Он забежал домой, разделся и лёг в заранее заготовленное со вчера корыто с водой. Наспех обмывшись, он вытерся, оделся в чистый наряд, достал с полки шкафа золотой ларец и подумал: «Это должно ей понравиться. Она не засомневается в моих чувствах».

Горимир добежал до оградки, за которой расположился сад. Высокие кусты его, плотно посаженные друг к другу, представляют собой живой лабиринт. Войдя с одного края, он всё дальше проходил внутрь, каждый раз сворачивая направо. Наконец, за одним из углов показалась Сидония. В этот раз с её лица не сползала отчаянная ухмылка.

— Что с тобой, дорогая?.. Я пришёл. Ты несчастлива? — произнёс Горимир, целуя её руки.

— Всё хорошо. Пойдем… — еле дыша ответила она, убирая свои руки обратно.

— Подожди. — произнёс Горимир, засовывая руку под покладку кителя. Сидония остановилась, и на лице её читалось великое усилие, превозмогание чувств. Она сдерживала себя, чтобы не расплакаться.

Через секунду в его руке показался ларец, на золотой поверхности которого отражались чувственные глаза Сидонии. Визмор заметил этот взгляд и понял: в нём столько печали и противоречивых невзгод, столько смешанных чувств, что вырываются в этот радостный для Горимира момент наружу. Но что-то заставляет её молчать.

— Откинь все свои печали. Я хочу делить с тобой и теплоту, и холод. Быть с тобой рядом в самый ненавистный и самый радостный час. Позволь нашим телам согревать друг друга ночами. Позволь нашим душам окрылить друг друга и поднять в небеса!

Он сел на колено и раскрыл перед лицом Сидонии золотой ларец. В вечерней полутьме красные лучи заката, сами чуть более светлые, чем сам камень в оправе, освещали золотое кольцо. Сидония нахмурилась, но глазами была удивлена. Она закрыла лицо руками и начала плакать, приговаривая:

— Я не хотела!.. Я не хотела!

Вдруг, раздвинув руками кустарники, к ним пробрался отец Сидонии. Мелкий старик с крупной залысиной на голове носил чёрный кафтан, на котором тут и там расположились золотистые эмблемы старинного рода. Его покрасневшее от злости лицо так и пылало — он увидел в руках неудачливого Горимира ларец с кольцом.

— Ах ты-ж… — по-змеиному прошипел отец Сидонии и достал фамильный кинжал из ножен, висящих на поясе. Он полоснул Горимира по руке. Золотой ларец упал на выложенную камнем дорожку. Кольцо отлетело в кусты, как и маленький уголок, отколовшийся от ларца.

Лицо Горимира покрылось испариной. Он схватился за свою руку, сжал её, чтобы крови было меньше, и начал пятиться назад, осторожно глядя на старика.

— Я тебя на клочки порву! — прорычал отец Сидонии и набросился на Горимира. Молодой офицер тут же отпрыгнул в сторону и, обладая должной сноровкой и реакцией, провёл удар локтём по ребру старика.

Старик закашлялся и схватился за свой бок. Удар был настолько силён, что его ноги подкосились, и он упал на колени.

Горимир, всё ещё вне себя от пережитого нападения, решил действовать наверняка. Он встал позади старика, схватился одной ладонью за его блестящую лысину, другой — за его озябший подбородок и перечеркнул линию жизни отца Сидонии одним резким движением. Сидония, неотрывно глядя на это, заливалась слезами. Он страха и противоречивых чувств она не могла вымолвить ни слова.

Старик упал на каменный пол, не издав ни единого звука. Сидония побежала прочь. Горимир пытался её догнать, крича ей в след: «погоди!», но она лишь молчаливо отдалялась и вскоре