— Ты слышал о Рогатом Псе?

Не рискнув сбиться с мысли, вор продолжил, игнорируя заданный вопрос:

— Ведьмы, как всем известно, — согбенные нечестивостью старухи. Потому Амелию и нарекли Крысой. — Видя, как ярость вновь охватывает волка, Рихтер продолжил: — Я же с этим не согласен. Нет! — голос сорвался на крик. — Дай сперва закончить! Не надо душить!

— Мое терпение на исходе.

— Узнав о планах мерзавца Рутгера изловить и посадить Крысу… Прости, Амелию на цепь, поспешил в вашу обитель, дабы предостеречь.

— Ты хорошо говоришь, и я знаю, что прямо сейчас по лесу идёт группа воинов. Я слышу проклятия, коими они осыпают… Крысу, — волк приблизился и извлёк из трясущихся рук Рихтера оружие. — Я займусь ими, но сперва ты. Скажи, неужели оно того стоило?

В вопросе зверя вор услышал нечто человеческое. Нечто отдаленно напоминающее сочувствие.

На смену дремотной тишине дубравы нечто иное. Неестественное и, если угодно, волшебное спокойствие вновь поселилось в душе Рихтера. Он закрыл глаза и, склонив голову в ожидании рокового удара, набрал полную грудь воздуха, различив в нем аромат мёда и корицы, а после был лишь свист рассекаемого клинком воздуха.

Боли не последовало, как, впрочем, и самого удара.

— Открой глаза, — обратилась к вору обладательница прекрасного голоса. — Скажи мне, что ты такое? Тебя, как и нас всех, манят Дороги Охоты. Кто ты и почему рискнул всем, явившись ко мне?

Выпал шанс, и упускать его было нельзя, а потому Рихтер начал лгать с новой неистовой силой:

— Я менестрель.

Она рассмеялась:

— На моих Дорогах редко встретишь поэтов. Ты заинтересовал меня, и мы могли бы поладить. Никто не тянул тебя за язык, но я не прощаю лжи. Знай это и открой, наконец, глаза.

Крыса поступил, как велели. Он обомлел, увидев молодую женщину, облаченную в зеленое шёлковое платье. Ее хрупкие плечи украшал платок дивной вышивки, и локоны вьющихся огненно-рыжих волос играли золотом в тусклом свете заходящего солнца. Меч застыл перед самой шеей парня, но бледная, как мрамор, и тонкая, словно лёд, рука крепко сжимала помутневшую сталь клинка.

— Хозяйка, — прорычал волк, — вам не следовало беспокоить себя подобными пустяками.

— Хельгерд, милый, молчи, когда говорю я. Гостей, подобных Рихтеру, у нас ещё не было. Ты хотел избавить меня от радости общения с этим человеком?

Крыса, не отводя глаз, смотрел на свою спасительницу. Женщин, равных ей по красоте, он прежде не видел, но то, как она обращается с чудовищем, как легко остановила меч, и то, с какой почтительностью к ней относится волк, внушало ужас.

— Учти же, — она по-девичьи захихикала, — Златоуст… — улыбка обнажила ряд жемчужно-белых клыков, — если ты соврал, наказание будет столь же сурово, сколь щедрым окажется вознаграждение. Приглашаю тебя в свою скромную обитель.

Договорив, она обратилась в россыпь застывшей в воздухе золотой пыли, и в дубраву вновь вернулись крики птиц, шелест листвы и учащенное дыхание твари, зовущейся Хельгердом.

— Хельгерд, разорви на части тех, кто прямо сейчас называет меня Крысой, а после возвращайся домой, — прокричала голосом Амелии стая ворон.

— Тебе повезло, — прохрипел Хельгерд. — Моли всех известных тебе богов о том, чтобы везло и дальше. — Волк бросил оружие на землю и в несколько прыжков взобрался на ветви дуба. — Иди вслед за уходящим солнцем. К полуночи ты окажешься на поляне.

Рихтер вышел на поляну уже глубокой ночью. Парню было ясно, что никогда прежде он не был так близок к смерти. Луна висела над лесом бледным бельмом, и лишь благодаря её тусклому свету он не переломал ноги. Конечно, он думал о побеге, однако знал, что любая попытка обречена на провал, влекущий за собой гибель. Едва волк скрылся из виду, Крыса дал деру. Парень надеялся на численный перевес со стороны людей Рутгера.

Надежды его пошли прахом, ведь Крыса услышал пронзительный, полный боли и ужаса крик старшего среди его преследователей. Звуки короткой, но ожесточенной схватки не могли долететь до его слуха без помощи колдовства, и Рихтер принял решение идти к Амелии, уповая на удачу и легковерность последней, страшась даже предположить, в какую игру она с ним играет.

Всю дорогу он вспоминал песни, услышанные им от музыкантов, пьяной солдатни да крестьян. Будучи завсегдатаем гриммштайнских питейных, он знал наизусть великое множество песен, но каждая так или иначе вращалась вокруг того, что при дамах петь не принято. Героями любимых Рихтером стихов были трубочисты, навещавшие чужих жен под покровом ночи, ландскнехты, справлявшие нужду на тела обезглавленных врагов, и, конечно же, прекрасные девы, терявшие честь с тем или иным мерзавцем, который всякий раз сбегал, стоило взойти солнцу.

— Подобными песнями я не смогу спасти свою шкуру, — процедил он, — если бы я должен был развлечь этого шелудивого пса, мне бы следовало спеть о гнидах, изводящих пехотинца на марше. — Именно тогда на лице вора появилась улыбка, и именно в тот час Рихтер вышел на Весеннюю поляну, имея четкий план своих дальнейших действий. Надежды он возлагал на то, что Амелия никогда не встречала бродячего поэта Яна Снегиря и не сможет уличить его в краже стихов.

Хозяйка Лисьей дубравы встречала гостя под аркой из двух высохших и переплетённых между собой дубов. Ночная мгла была наполнена золотой пылью, над которой ветра не имели власти. Вор уже ничему не удивлялся. Девушка или нечто скрывающееся за столь приятной для глаза внешностью поманила его за собой, а после скрылась под аркой о переплетенных деревьях.

— Она пригласила тебя, — прорычал из темноты Хельгерд. — Не думаю, что ты будешь счастлив видеть её в гневе.

Алые бусинки крови падали на траву, поблескивая в лунном свете.

— Живо заходи в дом, иначе я сам затащу тебя туда.

Волк был ранен, но посеченная шкура, казалось, совсем не тревожила Хельгерда.

Рихтер был не из тех, кому в подобных ситуациях нужно повторять дважды, и, уже стоя под аркой, совершил роковую, как ему показалось, ошибку. Коварный обладатель когтистых лап и вострых клыков окликнул его, но не тем именем, которое он называл прежде. Хельгерд еле слышно произнес:

— Крыса, подожди.

И Крыса обернулся. За то мгновение Рихтер трижды проклял и себя, и все, на чем зиждется мироздание. Чудовище оскалилось в омерзительном подобии улыбки:

— Я так и знал. Ты начинаешь нравиться мне. Не повторяй моих ошибок. Не всегда большее равнозначно лучшему.

Хозяйка Лисьей дубравы ждала их в просторном зале, и первое, на что Крыса обратил внимание, были детские игрушки, разбросанные по полу. «У твари есть дети?» — подумал он и поднял с пола одну из них. Деревянная лошадка. Такие ладят из дерева люди, но он не сомневался, что здесь он единственный человек, и оттого ему стало не по себе. Вор не ожидал услышать топот детских ножек, ведь, кроме тяжелого дыхания волка да треска поленьев в очаге, он ничего не слышал.