Звонарев молча рассматривал их, соображая, что делать.

— Что ты скажешь по этому поводу? — поинтересовался Октай.

На него нашло вдохновение, и он уже не чувствовал себя больше стесненным рядом с ефрейтором. Необычность ситуации как бы ставила их на равную ногу и давала право Октаю быть таким, какой он есть. Он даже со злорадством вспомнил своего дядю Аллахверды Мамеда-оглы, его упреки, его заносчивость. Вот и наступил срок совершить подвиг Октаю, и пусть дядя узнает об этом и прикусит язык.

На парня нашло вдохновение, и он уже не мог удержаться.

— Не кажется ли тебе, что это нахальство с их стороны?

— Нахальство, — сдержанно согласился ефрейтор.

— Чего же они хотят?

— Не иначе, как захватить наш наряд.

— Значит, они хотели захватить нас с тобой? — зловеще переспросил Октай.

— Выходит, нас с тобой, — подтвердил Звонарев.

— Собаки! — выругался Октай.

Все в нем кипело и клокотало от гнева.

А между тем сейчас требовалось полное спокойствие духа, чтобы трезво оценить обстановку и принять правильное решение. Звонарев сердито шикнул на Октая, чтобы тот заткнулся со своей болтовней, приказал ему не высовываться над высоткой, а сам стал осторожно наблюдать за врагами.

Уже совсем рассвело. Коричневые шинели еле виднелись в пожухлой мокрой траве. Иранцы лежали внизу, под высоткой, которую занимали пограничники, и не видели их. Очевидно, они пробрались туда до прихода наряда, и теперь высота преграждала им дорогу обратно: иного пути не было. Здорово! Пограничники прижаты к границе, а враги отрезаны от своей территории. Вся разница в том, что Звонарев и Октай были на родной земле, а иранцы — на чужой. А это немаленькая разница, если хорошенько подумать.

Да, немаленькая! Об отходе с высотки не могло быть и речи. Уйти значит отпустить иранцев на свою землю. Надо одолеть их. «Даже если их семеро, а нас двое», — думал Звонарев. Что же делать? Позвонить на заставу, чтобы пришла помощь? Невозможно. Сигнальная линия у той тропы, рядом с засадой. Дать ракеты? Глупо. Наряд первым обнаружит себя…

Коричневые шинели задвигались в пожухлой мокрой траве; иранцы поползли к высотке.

«Гады, окружают!.. Ну, теперь нам нечего церемониться. Только вот выдержит ли Мамедов? Больно горяч, несерьезен. Да и патроны надо беречь. На заставе не сразу услышат, далековато. А-а, ничего!..» — решил Звонарев.

Негромко, но внушительно он высказал свое решение Октаю. Тот даже обрадовался:

— Хорошо! У нас говорят: убил собаку — сам и волочи ее.

— Чего? — не понял Звонарев.

— Ну, заварили кашу, пусть сами и расхлебывают, — кивнул Октай в сторону иранских солдат.

Все, что происходило потом, было похоже на сон. Иранцы были совсем близко, сейчас они вскочат на ноги и ринутся на высотку. Звонарев и Октай одновременно прицелились, одновременно выпустили по длинной очереди. Трассирующие пули двумя пунктирными строчками полетели вниз, ударились о камни и срикошетили в разные стороны. Три или четыре из них взмыли вверх и погасли в светлеющем небе. Фонтанчики земли взметнулись рядом с шинелями и тотчас опали. И двое не поднялись. А оставшиеся в живых вскочили на ноги, заметались из стороны в сторону, что-то закричали на своем языке.

И тогда еще две очереди прострочили низину, и еще один иранец упал на траву. Пули выбили на камнях искры и потухли. «Как при коротком замыкании», — мелькнуло в голове у Октая.

— Стой! — скомандовал Звонарев. — Побережем патроны.

Стало удивительно тихо вокруг. Мутное солнце взошло над холмами, недовольно взглянуло сквозь редкие облака на землю. Подул порывистый ветер, охлаждая лица и раскачивая былинки перед глазами. И казалось невероятным, что минуту назад гремели выстрелы и падали замертво люди.

Между тем, иранцы залегли в канаве, что проходила возле телефонных столбов, стали стрелять по высотке.

И уже ничего не казалось невероятным. Да, произошло короткое замыкание. Между двумя мирами, двумя линиями высочайшего напряжения. Время от времени так бывает. Это неизбежно. Слишком разные эти линии, и не скоро еще они смогут спокойно и мирно тянуться рядом.

Иранцы вели беспорядочную стрельбу по высотке. Пули с визгом сшибали вершинки трав, ударялись о большой камень позади пограничников.

— Вот черти, — сдержанно заметил Звонарев.

— Да-а, — протянул Октай и спросил: — Как думаешь, услышали выстрелы на заставе?

— Наверное…

Иранцев, очевидно, тоже беспокоило это. Они поглядывали в сторону заставы и нервничали. Потом поднялись и, пригибаясь, стреляя на ходу, побежали к высотке.

— Прорваться хотят, — сказал Звонарев. — Вот дурни…

Он полоснул очередью впереди бегущих, и те откатились, снова залегли в канаву, стали что-то кричать и грозить кулаками. Потом опять побежали, и тогда очередь Звонарева скосила еще одного. Остались трое. Эти опять откатились, залегли в канаву, посылая проклятья неизвестно кому. Они уже были не рады, что ввязались в эту авантюру с захватом.

— Идиоты, — пробурчал Октай.

Ему стало теперь немного жалко этих троих, обреченных на гибель.

— Слушай, Октай, — вдруг решительно обратился к нему ефрейтор. — Если они побегут, мы перебьем их, как зайцев. Надо бы живьем взять, чего зря убивать, поди не по своей воле пошли на смерть. Но взять мы их не сможем. Сойдем с высотки — нас перебьют. Что делать, а?

Он выжидательно смотрел на Октая, и тот понял его.

— Ладно, Миша, схожу. У тебя есть белый платок?

— А если стрелять будут? — нерешительно сказал Звонарев, спохватившись.

— Не будут. Я им все объясню! — заверил Октай. — Ты за меня не бойся, Миша.

Удивительно, как его мысли совпали с мыслями товарища. Просто удивительно!

— Хорошо, — согласился ефрейтор. — Иди. Скажи им, чтобы сложили оружие и отошли на двадцать шагов. На размышление пять минут. Скажи, что мы тоже люди.

Он вынул из кармана носовой платок и протянул Октаю.

— Автомат оставь. Не положено парламентеру.

Октай положил автомат рядом с ефрейтором.

— И второй магазин оставь.

Октай отстегнул второй магазин с патронами и положил рядом с автоматом.

— А теперь иди.

Октай помахал над головой платком, поднялся и сделал один шаг, второй, третий…

— Будь осторожен, Октай! — крикнул ему вдогонку Звонарев.

Еще минута — и он бы не разрешил Октаю идти с белым флагом и нашел бы для этого кучу причин. Но Октай уже был далеко.

Он шел твердым, уверенным шагом. Жесткие стебли сухой травы хлестали по голенищам сапог, по длинным полам плаща.

Трое ждали. Они смотрели на Октая с любопытством и удивлением. В одном из них он узнал лейтенанта Хасана Ризэ, хотя тот и был переодет в солдатскую форму.

Остановившись в десяти шагах, Октай опустил руку с платком.

— Вы нарушили государственную границу Союза Советских Социалистических Республик, — сказал он по-азербайджански и перевел дух: