Бернадетт Сент-Клэр, вздрогнув, распрямилась: она закемарила, пристроившись передохнуть на диванчике. Взглянула на зажатый в ладони нож с торчавшим вперед лезвием, почувствовала, как что-то теплое стекает у нее по щекам, и испугалась, что порезалась во сне. Бросив нож, она осторожно коснулась лица обеими ладонями, внимательно осмотрела пальцы, влажные от слез.

– Распускаюсь, – буркнула она, отирая ладони о брюки и подобрав нож, которым вскрывала картонки, направилась через всю комнату к упакованной коробке. Опустившись возле нее на колени, Бернадетт просунула лезвие в щель под крышкой и прорезала кругом упаковочную ленту. В коробке в основном лежали всякие штуки в рамках. Она достала несколько прямоугольников и расставила их на полу возле себя. Благодарность. Благодарность. Парочка знаков отличия. Медали, врученные ей за годы службы собственным начальством и начальством начальства. И зачем она тратила время, упаковывая этот мусор? Письменные порицания и выговоры в рамки не вставляли, но именно на эти записи в ее личном деле боссы обращают внимание. Ухватив рукой край мусорного ведра, она притянула его к себе, собрала с пола льстивые свидетельства в рамках и бросила их в металлическое ведро. Раздавшийся грохот доставил удовольствие. Продолжая копаться в коробке, Бернадетт наткнулась на памятную эмблему, сделанную в форме значка. Большими буквами выгравировано: «ФБР».

– Форменная банда раздолбаев, – буркнула она, отправляя эмблему в мусорку.

Следом шли семейные фото. Она подняла необрамленную карточку: мама с папой, стоящие перед одним из коровников на ферме. Все давным-давно ушло – родители ее умерли, ферму продали, а на месте коровника теперь какой-нибудь дом расползшегося городка. Уголки снимка загнулись, на них полно дырочек от кнопок. На сколько же разных столов во скольких разных городах прикнопливала она эту карточку? Бернадетт бросила фото обратно в коробку и, пошуровав в ней, отыскала заключенный в рамку школьный портрет Мадонны, последний ее снимок, если не считать тех, что сделали полицейские и следователь, который вел дело. Она извлекла фотографию из коробки. Неужели и в самом деле прошло двадцать лет? Кончиками пальцев Бернадетт коснулась голубых глаз, смотревших прямо на нее. Выглядела бы ее сестра-близнец с возрастом не так, как она сама? Побила бы белокурые волосы Мадди седина? Наверное, нет. Они с Мадонной знали, что были однояйцевыми близнецами, хотя все вокруг утверждали, что такое невозможно, потому что у них разные глаза: у Бернадетт карие, по крайней мере до того, как случилась авария.

Положив фотографию на пол, она еще порылась в коробке и нашла свой любимый снимок восемь на десять, где ее муж был снят в редкий момент покоя, когда он не шел под парусом, не карабкался на скалу, а просто раскинулся на диване. Встав с пола, Бернадетт подошла к своему столу и призадумалась: а надо ли украшать его снимком? Может, будет лучше взять это фото домой? Люди в Конторе станут расспрашивать о муже, а ей не хотелось рассказывать эту историю новым коллегам.

Она обвела взглядом кабинет и положила снимок на стол. Кого, к черту, она обманывает? Какие коллеги? В кабинете, правда, имеются еще два стола, но ни один из них, похоже, не занят. На одном стоит пустой поддон для почты и монитор компьютера – экран аж почернел от пыли, а ящик под столом лишен признаков жизни. Другой стол завален папками, на которых уже выросла плесень. В них подшиты дела, наверное, еще времен Вундед-Ни.[2]Древний диван, на котором она прикорнула, возможно, реквизировали во времена Гувера.[3]На этот раз ее здорово упрятали, засадили в подвальный кабинет напротив электрощитовой и на одном уровне с подземной парковкой. Хотя этот размером побольше, чем предыдущий. Кто ниже в пищевой цепочке ФБР: опер с подвальным кабинетом в Сент-Поле или опер с чуланом на первом этаже в Шривпорте?

Услышав звонок, она стала искать телефон – он был в кармане куртки, наброшенной на спинку стула возле заваленного папками стола. Бернадетт быстро подошла и раскрыла мобильник:

– Да?

Звонил Тони Гарсиа, с недавних пор ее босс, заместитель начальника оперативной группы:

– У меня для вас хорошая новость.

– Что ж, послушаем.

– Пара ребятишек, братья Ванг, сегодня утром рыбачили и выудили нехорошую добычу – мясистую руку.

Бернадетт прижала телефон поплотнее к уху. Новость оказалась заманчивой – даже мурашки побежали по коже. Если мурашки – это для нее. Так быстро дела она не ожидала, и теперь ее изнеможение сменилось возбуждением.

– Место?

– Хидден-Фоллз. Южный вход. Знаете, где это?

– Я из Миннесоты, не забыли?

– Думал, что городов вы не знаете.

В его устах это прозвучало так, будто у нее к туфлям прилипли навозные комья.

– У меня в городах полно родни. – Бернадетт понимала, что это не имеет никакого значения, но все же спросила: – Какая рука?

– Правая. А что?

– Так просто, любопытствую. – Опершись на край стола, она вытащила свободной рукой из кобуры пистолет, проверила его. – А для нас что, есть какая-то разница?

– Разница есть, агент Сент-Клэр, потому что это уже второй человек с отрубленной рукой. Месяц назад у нас на севере обнаружили мертвяка. Та же история – отрезана правая рука. Тело найдено в лесу. Плюс этот второй известен полиции Сент-Пола. Им хочется поскорее закончить с осмотром, пока все выглядит не так плохо.

– Вы это о чем?

– Поймете, когда прибудете на место.

– Дело наше или их?

– Можем поделиться. Угощения на всех хватит. – Гарсиа помолчал, кашлянул, прочищая горло, и наконец закончил: – Я вас встречу.

Бернадетт сунула пистолет обратно за пояс джинсов и стиснула зубы. Этот держит ее под колпаком, следит за ней, как и тот, что был до него, словно она последнее диковинное поступление в их зверинец.

– Справилась бы и сама.

– Знаю, – ответил он. – Сегодня суббота, погода дрянь. Мне просто нечем заняться.

* * *

Вскочив в кабину, Бернадетт завела свою колымагу. Пока «форд» урчал перед зданием федерального суда, который носил имя Уоррена Бургера,[4]она придирчиво оглядела свой наряд. В джинсах, трикотажной рубашке с капюшоном и джинсовой куртке она ничем не отличалась от половины задержанных ею людей. Щелкнув, опустила зеркальце заднего вида и внимательно всмотрелась в свое лицо. Муж говорил ей, что она похожа на Миа Фэрроу в фильме «Ребенок Розмари».[5]Интересно, в какой фильм муж поместил бы ее нынешним утром? По-мальчишески короткие белокурые волосы кое-где торчали, будто она улеглась спать с мокрой головой. Миа Фэрроу в лохматый день. Покрасневшие глаза и серые тени под ними – следы недосыпа. Отдохнуть ей вообще удавалось редко, а эта ночь прошла хуже обычного. В новый дом она приплелась затемно и улеглась на голый матрас, окруженный коробками. Ее и прежде по ночам мучили дурные сны, а теперь кошмары стали еще причудливее и посещали ее, даже когда становилось светло.