– Да, мамочка! – продолжая смеяться, весело крикнула она в трубку. – Слушаю тебя!

– Ну, и как ты там, доченька?

Мамин голос прозвучал не то чтобы слезным, но крайне отчаянным надрывом. Веселье у Маши в груди остановилось и заметалось в нерешительности, не зная, то ли ему уходить, то ли подождать немного. Авось обойдется.

– Да все у нас хорошо, мамочка!

– А что вы сейчас делаете? Чем занимаетесь?

Нет, пожалуй, не обойдется. Хотя, может, и обошлось бы, если бы не стоял за обыденным вопросом печальный, но в то же время и довольно бесцеремонный мамин надрыв.

– Да ничего особенного в принципе… Так, благоустраиваемся…

– Там, наверное, все запущено, да? Может, я приеду, тебе помогу? Наверняка надо и окна помыть, и кухню в божеский вид привести…

– Не надо, мамочка. Я все сама сделаю.

– А что у вас на ужин? Вы что-нибудь купили?

Маша набрала полную грудь воздуху, закатила глаза к потолку, помолчала немного. Нарочито спокойно произнесла в трубку:

– Да. Купили, мамочка.

– А что вы купили?

– Мы купили колбасу, яйца и сыр. Все? Ты удовлетворена?

– Ну что ты на меня злишься, Машенька? Я же просто так спрашиваю… Я же беспокоюсь о тебе…

– А не надо обо мне беспокоиться, мам! Надо радоваться, что у меня все хорошо, а вовсе не беспокоиться!

– Да, да, конечно… Ты извини меня. Я чего звоню-то… В общем, я тебя с Димой к ужину жду. Я голубцы приготовила, твои любимые. И шарлотку. Такая вкусная получилась… Я туда к яблокам еще и бананы, и киви добавила… Во сколько вас ждать? Я думаю, часам к семи.

– Мам, да мы не планировали… Нам тут еще разбираться надо…

– Маша, но я же готовила! Как тебе не стыдно? Я для кого старалась, для себя, что ли?

– Так папа…

– Ты же знаешь, папа в командировке. В общем, я вас жду к семи.

– Мам… Это что, приказ?

– Ну почему, доченька? Зачем ты так…

– А как, мам? Ты даже не спрашиваешь, ты безапелляционно заявляешь! И вообще, давай с тобой договоримся, что ты не будешь меня больше контролировать! Я ушла, понимаешь? Уш-ла!

– Маш, ты чего… Вовсе я тебя не контролирую… Я просто в гости… Чтобы ты голодной не осталась…

– Нет, контролируешь! А я не хочу, понимаешь? Я очень тебя люблю, но я буду сама распоряжаться своим временем, ладно? Сама! Извини меня, мамочка! Все, пока!

Маша с силой вдавила кнопку отбоя в корпус телефона, отбросила его сердито на стол, обернулась к Димке. Он стоял на прежнем месте, в застегнутой на все пуговицы рубашке, смотрел на нее со строгим недоумением.

– Зачем ты с ней так, Машк?

– А как?

– Ну… Сурово слишком…

– А чего она меня контролирует?

– Да ладно тебе… Подумаешь, на ужин позвала! Ну и пошли бы…

– Да господи, ну как ты не понимаешь, Димк! Она же… Она не просто ужинать зовет, она этим самым напоминает мне, что я сама этот ужин ни за что приготовить не сумею!

– И что, и правда не сумеешь?

– Почему? Яичницу с колбасой я совершенно точно приготовить смогу! А завтра мы хорошую кулинарную книжку купим, ладно? И я учиться буду. А потом приготовлю сама что-нибудь эдакое из ряда вон и родителей в гости приглашу!

– А что, давай… А я своих приглашу. Устроим что-то вроде семейного ужина-знакомства. Идет?

– Идет…

– Ну вот и договорились. Успокойся. А сейчас иди сюда, я тебе что-то скажу…

Маша с радостной готовностью потянулась навстречу протянутым Димкиным рукам, но в следующую секунду взгляд ее уперся в неприглядно лоснящуюся обивку дивана, и личико тут же озадачилось, глаза начали торопливо шнырять по комнате. Господи, где же он? Где-то был пакет с постельным бельем – мама сунула его ей в руки в последний момент… Ах да, вот же он, за дверью…

Таня нажала на кнопку отбоя, равнодушно уставилась в немой экран телевизора. Надо бы прибавить звук, хороший фильм идет. С любимой актрисой Гундаревой. Хотя зачем его прибавлять – она эти реплики давно наизусть знает… Вот героиня тяжко смотрит в глаза своему мужу – Басилашвили, потом подходит к окну и говорит грустно: «Никому я не нужна…»

Вот и она теперь никому не нужна. Ни-кому. Квартирная чисто-благоустроенная тишина давит на уши, стынут голубцы на кухне, и даже из открытой настежь балконной двери не доносится ни единого звука. Тихий район, тихий зеленый двор. Рай для уютного семейного гнездышка. И само семейное гнездышко – как произведение дизайнерского искусства. Все в доме есть: живи – не хочу. Раньше бы сказали – полная чаша. Будь она теперь проклята, эта чаша…

Глаза тут же предательски заволокло слезами, и пришлось поднять голову и сглотнуть их в себя. Хотя – зачем их глотать? Все равно ж ее никто не видит. Одна. Совсем одна. Так что пусть себе текут на здоровье.

Взгляд от слезной пелены стал пронзительно резким, и выпукло обозначились родные лица на фотографиях, которые она с любовью пристраивала в красивые рамки. Вся стена – в фотографиях. Красиво. Вот они всей семьей на лыжном курорте в Альпах – они с Сергеем в обнимку скромно пристроились на заднем плане, а впереди на горных лыжах – Маша с Данькой. Такая вот демонстрация своих детей, как главное жизненное достижение. Смотрите все. Завидуйте. Вот Машина фотография – личико озорное, торжествующее. В руке, поднятой над головой, то ли диплом какой-то, то ли грамота. Она тогда на олимпиаде по химии победила, это в восьмом классе было. А вот Данечка. Хмурый, серьезный, весь внутри себя. У него никогда на лице и тени торжества не бывает. Вообще ни одной эмоции не проскальзывает. Хотя, наверное, юным гениям так и положено, чтобы без эмоций. Чтобы все – внутри себя. Господи, как же она по нему соскучилась, по своему Данечке! Хоть бы одним глазком на него взглянуть…

Таня опустила глаза, и застоявшаяся пелена слез послушно опрокинулась на щеки. Действительно, пусть текут. Может она хоть раз в жизни поплакать от разлуки с сыном? И это ничего, что она слово давала, что плакать не будет. Что – слово? Его же к материнскому сердцу замком не приделаешь. Жалко, жалко Данечку… И себя жалко…

Тихо всхлипнув, она испустила горький вздох, смахнула слезы со щек ладонями. И будто сразу легче стало. Будто кто умный и мудрый посмотрел на нее со стороны насмешливо – эх ты, мать-дуреха! Тебе от счастья плясать да радоваться надо, да Бога благодарить всячески, что он твое дитя в макушку поцеловал! А ты жалостливые сопли распустила. Не у всех матерей дети талантливыми рождаются.

С абсолютно художественным восприятием мира. С трехлетнего возраста Данькины рисунки по европейским выставкам гуляют, и письма из разных фондов приходили, и все в один голос твердят – у мальчика, мол, вашего уникальные способности, их развивать надо. Кто ж спорит – действительно надо. Можно было и здесь их развивать, в этом городе. У них тоже художественная школа есть. Не такого уровня, конечно, как в Питере, но все же… Зачем было обязательно в Питер мальчишку отправлять? Никуда его талант не денется, так или иначе все равно поступит в свое Мухинское…