Обидные вопросы снова тяжело закопошились внутри, начали громоздиться один на другой, встали комком в горле – не протолкнуть. Даже сидеть в уютном кресле стало невмоготу. Действительно, надо встать, заняться чем-нибудь, работу себе придумать. Вон зеркало в прихожей, она в прошлый раз для себя отметила, как следует не блестит. Зайдешь в квартиру – сразу видно, что давно не мыто. Непорядок. Вот тебе и заделье нашлось, хозяюшка…

Она долго рассматривала себя в зеркале со всех сторон, прежде чем приступить к придуманному заделью. Будто посторонним глазом рассматривала. Чужим и непредвзятым. И даже слова попыталась к своему женскому портрету подобрать. Ну, не красавица, это и так понятно. Она сроду красавицей не была. Но и не убогонькая замухрышка! Фигура, конечно, расплылась немного, но статность осталась. Спина прямая, шея крепкая, плечи округлые назад смотрят. А грудь – вперед. И в глазах бодрый блеск с годами не иссяк, и кожа на лице гладкая, безмятежная, без ярко выраженных астенических морщин. Сразу видно, что она не хрупкий цветочек, а женщина-хозяйка. Говорят, что все мужчины делят женщин на две категории – цветы и хозяйки. Вот и она – чистая хозяйка в этой градации. Дом-семья, дети-заботы, грядки-помидоры сделали свое дело и с лицом, и с фигурой. С годами все это женское хозяйство, как говорится, разматерело, зато и не скукожилось. Хотя, если ее в салон отправить, да потом в спортзал с бассейном, да прибрать, да обиходить, да прислонить в тихом месте к теплой стенке… И материальные возможности вроде имеются…

Нет. Если честно, то неохота ей этой ерундой заниматься. Она себе и такой нравится. Разве что для дела… В том смысле, чтобы Сергей на сторону смотреть не соблазнялся… Может, и впрямь взять да и заняться собой?

А что? Приходит он, к примеру, с работы, она его встречает – расфуфыренная вся! Нет, лучше не так… Приходит он с работы, а на столе записочка лежит – не жди меня, милый, я в салоне задержусь, потом к массажисту рвану, потом в спортзал, а ты, милый, ужинай сам, чем бог послал. То-то он удивится! И очень даже нехорошо, наверное, удивится. Да она и сама наверняка не сможет в том спортзале тренажеры тягать, зная, что он дома один сидит, голодный, удивленный и усталый.

Но с другой стороны – надо же что-то делать с этой тревожной ситуацией, нельзя же ее внутри себя носить, как назревающую болезнь! А может, ничего и не делать? Может, все на самотек пустить? Ну, появилась у любимого мужа юная пассия, и что? Наверное, время у него такое пришло, особенное, мужицкое. Наверное, и ей надо отнестись к этому времени с пониманием и женской мудростью. Надо. Конечно же надо. Наверное, и отнеслась бы, если бы Машка своим уходом ее из колеи не выбила. Эгоистка. Даже слушать не захотела…

А интересно, та, которая молодая соперница, она – кто? Хозяйка или цветок? Скорее всего, цветок. Слишком уж имя к нежной цветочной жизни располагает – Диана. И почему-то сразу вспоминается, как артист Караченцов, нарядившись в смешные штаны с бантами и лентами, распевал под балконом торопливым фальцетом: «…венец творенья, дивная Диа-а-на-а-а…» А больше ни с чем и не ассоциируется. Когда Сережина секретарша Людочка сказала ей по телефону как бы между прочим, что шеф принял на работу помощницу по имени Диана, она засмеялась и тут же эту киношную фразочку и пропела, представив мужа на месте Караченцова. И невдомек ей было, что смеяться тут как раз и не над чем. Тут плакать надо, а не смеяться. Потому что не прошло и месяца, как Сережа с этим венцом творенья укатил в командировку на целую неделю. И вроде не придерешься – она ж, эта Диана, не просто так посторонняя девушка, она ж помощница! Значит, помогать должна ему там, в командировке. А с другой стороны – куда свою женскую интуицию деть? Она ж внутри криком кричит, тревогой по ночам спать не дает, бьет и бьет в барабаны по сердцу. Потому что любящую женщину не обманешь. Она предательство душой слышит, нюхом чует. Нет, не обманешь…

Зеркало в прихожей давно уже сияло блескучей чистотой, а она все терла и терла его, будто хотела смыть заодно и грустные мысли из головы. Потом решительно отбросила тряпку, быстро прошла в комнату, порыскала глазами в поисках телефона. Да вот он, так и остался лежать на подлокотнике кресла после разговора с Машкой. Сейчас она услышит Сережин голос и успокоится, наконец…

– Да, Тань. Слушаю. Говори быстрее. Я занят.

Голос мужа прозвучал деловито и сухо и, как ей показалось, очень даже недовольно. Зря позвонила. Не утерпела. Конечно же он занят. А с другой стороны – чем, простите? Или кем?

– Ну? Что там у тебя, Тань? Что-то срочное?

– Да нет, ничего особенного… Машка вот ушла…

– Куда ушла?

– Ну, жить к тому мальчику, к Диме. Ты его видел. Ты еще сказал, что он тебе понравился. Помнишь? А еще у меня машина сломалась, Сереж… Так и стоит в гараже на даче…

Сергей слушал, молчал, чуть сопел в трубку. Удивлялся, наверное. Потому что у них раз и навсегда взаимно и без обид было договорено – в рабочее время она его по пустякам не беспокоит. Потому что делу – время. Хотя какие обстоятельства относить к этим «пустякам», как раз оговорено и не было. Допустим, что машина – действительно пустяки. А Машка? Она что – тоже пустяки?

– Тань… Давай об этом завтра поговорим, ладно? Нет, не завтра… Послезавтра. Послезавтра я уже точно приеду. А сейчас я действительно занят. Извини.

Короткие гудки взметнулись в ухо, прошили короткой очередью и без того болезненно сжавшуюся интуицию. Да, она все услышала. Занят, значит. Понятно. И кем занят – тоже понятно. И откуда только тебя занесло в нашу налаженную жизнь, венец творенья, дивная Диана?

– Машк, а все-таки зря ты так с матерью… Родаков обижать нельзя, они ж переживают потом…

Димка приподнял с подушки ее голову, повернул к себе, провел сильной короткопалой ладонью по щеке. Ладонь была большая, шероховатая и такая уютная, что захотелось помурлыкать, потянуться за ней по-кошачьи. Конечно, он прав, зря она с мамой такие строгости развела. Эгоистка несчастная. Надо было как-то помягче, что ли.

– Да я все понимаю, Димк… Зря, конечно. Но как иначе? Иначе она меня во взрослую жизнь просто не пустит. Знаешь, как она меня любит?

– Так все своих детей любят… И тем не менее когда-нибудь от себя отпускают.

– Вот именно – когда-нибудь! А некоторые всю жизнь кладут, чтобы вообще не отпустить. Вот у мамы подруга есть, тетя Света, так она за своего сына знаешь как борется? Зачем, говорит, я его рожала в муках да одна без мужа воспитывала? Чтобы какой-нибудь лахудре подарок сделать? Я, говорит, не благотворительница, я сама бедная и несчастная…

– Да дура твоя тетя Света.

– Ну что ты сердишься, Димк? И вовсе она не дура. Просто она все жизненные силы на выживание потратила, на женскую мудрость уже ничего не осталось. Не знаешь человека, а говоришь…

– Ну да. Оправдание всегда найти можно. Мои родаки тоже всю жизнь только и делали, что выживали. То перестройка, то дефолт, то еще какая-нибудь хрень их настигала. И отец, бывало, месяцами без работы сидел, и мать…