производит весь мир! Порто-франко! Город превратился в гигантский склад под открытым небом. Люди предпочитают использовать свои дома для складирования товаров, вместо сдачи их в наем. Имейте это в виду, с жильем в Одессе напряженно. Впрочем, отели великолепны, не уступают по роскоши парижским, и среди них самый шикарный — это Ришельевский.

— Отель «Ришелье»? — уточнил Спенсер.

— Именно так!

— Благодарю за подсказку!

— Я вам рекомендую подготовить письмо в отель, чтобы забронировать комнату. Вас ждет 14-тидневный карантин на берегу, но письмо у вас заберут, не беспокойтесь. Увы, это общее правило для всех прибывающих в Одессу — и для русских, и для иностранцев. Никто не в силах его отменить, даже мой дядя, губернатор Лев Нарышкин, — пояснил Спенсеру молодой офицер.

— Правило есть правило, — уныло согласился Эдмонд: идея проторчать в изоляции две недели никого не воодушевит.

Меня тоже. Услышанное — поразило. Хотелось побыстрее расспросить в подробностях моих знакомых матросов обо всех ожидавших нас неприятностях.

— Позвольте, господа, традиционный вопрос туриста… Чем славна Одесса в гастрономическом смысле? — попытался взбодриться Спенсер.

— Вам непременно следует отведать черной икры из устья Днестра, — немедленно отозвался племянник Нарышкина.

— О, кавиар! — обрадовался Спенсер.

— Так же рекомендую французский ресторан Цезаря Отона на рю Дерибас!

— Благодарю вас, милорд, — Спенсер изысканно поклонился, поставил пустую чашку на столик. — Вы можете это убрать, Коста.

С радостью исполнил приказание: мне не терпелось увидеть Митьку с товарищами.

Снова собрались в курилке, бочонок с турецким табаком пошел по кругу.

— Ребята, объясните мне, что за строгости с карантином?

— А что ты хотел, капитан? — мое вчерашнее выступление подняло мои акции в глазах моряков до предела. — Знаешь, сколько раз в Одессу завозили чуму и холеру? Народу перемерло — ужасть!

— Самое жуткое дело было, когда хранцузы на Рассею поперли. Из Турции наши войска чуму с собой притащили. Из всех казней египетских — та была самая страшная! — добавил седой матрос, который пытался меня подловить в прошлый раз.

— Да что там 12-й год! То старина седая, уж почитай! А три года назад, когда корабли из Царьграда домой вернулись, их на рейде оставили, не пустили в порт. Так один корабль весь и перемер! И ведь никто у турок ни то что умер — не заболел ни один. А домой вернулись — так и отдали богу душу, глядя на берег родной. И батька мой — тоже, — всхлипнул Митька.

Моряки похлопали его по плечу, сочувственно поглядывая.

— Вот и повелел царь-батюшка, — продолжил Митька, смахнув одинокую слезу, — устроить в старой крепости карантин. Там цельный городок. Лазарет, домики, деревья. Хорошее место, не жарко. Посидишь две недели — поймешь.

Я впечатлился не на шутку. Ладно, две недели взаперти. Но болезни, да еще какие! Кто знает, что везут с собой наши соседи по палубе? Чувствовал себя ягненком, которого ведут на закланье, испытывая одновременно страх за сестру с племянником.

Настроение еще больше испортила погода.

Ближе к вечеру качка усилилась. Пароход взлетал на волнах так, что лопасти порой впустую молотили по воздуху. Моряки поставили штормовые паруса.

Дамы из первого класса не выдержали и выбрались наверх. Им стали устраивать постели прямо на палубе. В толпе палубных пассажиров на баке поднялся вой и плач. Кто-то истово молился, сестра не отставала. Матросы носились мимо с озабоченными лицами.

Так и промучились всю ночь.

А на утро выглянуло солнце, разогнав тучи. Волнение улеглось. Пароход уверенно держал курс на север. Незадолго до подачи утреннего чая прошли устье Дуная, потом миновали каменную блямбу на воде — пустынный остров Федониси.

Когда склянки на корабле пробили четыре часа пополудни, впереди по курсу что-то забелело.

— Одесса! — пояснил мне Митька.

Мы стояли на самом носу у ограждения позади бушприта и вглядывались в приближающийся берег. Высокие скалы, увенчанные парадными зданиями, еще не были видны во всех подробностях, но уже накатывало волнение от предстоящей встречи.

— Что за странное облако над городом? — спросил я матроса.

— Так ведь — пыль! — охотно пояснил мне Митька.

— Пыль? — переспросил я удивленно.

— Еще какая! Летит с песков за Привозом и со степи. Ее возчики-чумаки своими обозами поднимают — только держись!

— Чумаки?

— Казаки. Везут зерно с Умани, а потом на Сиваш, за солью.

Эх, Одесса, жемчужина у моря! Ты, оказывается, пыльная красавица!

В порт зашли до вечерних сумерек — в левый, Карантинный, а не в правый, Практический. Встали на рейде.

Тут же подошел весельный баркас, в который загрузилась вся компания Бутенева и Нарышкиной. Белая кость, ей карантин не грозил.

С баркаса на борт поднялся таможенный офицер в кителе темно-зеленого сукна и фуражке. Перед ним построили в ряд вдоль борта всех пассажиров.

— Господа, у кого есть письма — шаг вперед, положить на палубу и вернуться на место! — скомандовал он и продублировал свой приказ на четырех языках.

Пассажиры выполнили требование, на темном дереве палубы забелели прямоугольники писем.

Вперед выступили трое солдат с замотанными лицами. Один подхватывал письма щипцами и засовывал их в горячий железный ящик, который держал на вытянутых руках второй солдат. Третий окуривал их дымом. Тут все было серьезно устроено, без скидок на русский авось.

— Господа! За исключением средств гигиены и книг, которые будут проверены отдельно на предмет разрешения их ввоза на территорию Империи, все остальные свои вещи и багаж вы оставляете на борту. Они будут доставлены в специальное помещение, где будут подвергнуты дезинфекции путем окуривания дымом.

На палубе поднялась суматоха. Таможенник и солдаты терпеливо ждали, пока все соберутся. Далее последовала погрузка на лодки и переезд на берег на тендерах.

Снова плотной группой в сопровождении держащихся на расстоянии солдат мы проследовали в здание в конце пирса. Все перемешались между собой, вся предварительная процедура своим нечеловеческим автоматизмом полностью стерла сословные границы.

Внутри здания мы попали в зал, разделенный легкими перегородками. Там нас поджидали чиновники для проверки документов. Но прежде, чем к ним попасть, нас осмотрел доктор. Он приказал нам расстегнуть пуговицы на рубашках и брюках и хорошенько похлопать ладонями под мышками и в паху.

— Это те места, где впервые проявляются смертельные язвы. Прошу прощения за причиненные неудобства и оскорбление вашей нравственности, но я выполняю свой долг! — пояснил он бесстрастно.

К чиновникам выстроилось несколько очередей. Прием нашей