обижены, а ведь большая часть переплавленных колоколов так пушками и не стала, состав сплава неподходящий. Словом, направили ему пьяниц, буйных, больных да тех, кто любит задавать неудобные вопросы.

Раиса слушала, забыв глядеть по сторонам. И почему на уроках истории о таком не рассказывали? Хотя бы в техникуме, уж там можно бы, все ведь по специальности. Когда учишь то, что тебе потребуется здесь и сейчас, как-то забываешь, что у медицины своя история есть, длинная и интересная. Где бы про это прочитать? Надо обязательно потом спросить. Может в Брянске в библиотеке что найдется.

— Пьяницы спились, буйные разбежались, больные поумирали, а вот из задающих неудобные вопросы и выросла русская хирургия. Так и на курсы едут нередко те, кому у себя заняться нечем, или те, кто хочет за казенный счет по столице погулять. Ну, и те, — Алексей Петрович посмотрел на Раису очень внимательно и улыбнулся, — кто настолько любопытен, что им в районной больнице тесно!

“Как же легко она краснеет, — думал он, — Мало хвалят, к этому она точно не привыкла, начальство строгое, в больнице график тяжелый. Да и слишком любопытных у нас часто не очень-то любят. Хотя ради таких и преподаем. Уже не девочка, а глаза как у подростка. Сколько ни расскажи, все мало!”

Что же — старая Москва перед ними. Ради таких удивленно-восторженных глаз можно ходить хоть до сумерек. Все прошлое, все утекло. А эта прогулка, пожалуй, стоит всей лекции. Нет, не одна она старается. Эта группа подобралась особенно хорошая. Но такого искреннего интереса, пожалуй, больше ни у кого не заметил. Ну вот, она уже улыбается.

От Крымского моста свернули на старинную неширокую улицу, где над окнами домов сонно смотрели вниз львиные морды.

— Вот уголок старой Москвы, сохранился. Жила здесь некогда знать, московское дворянство, купцы. Но не только они. В этом доме, например, жил Денис Давыдов.

— Тот самый? Партизан?

— Именно так. По нашим улицам можно учить историю. Посмотрите, начали мы с вами от петровских реформ, прошли два квартала — и вот перед нами 1812 год. Некоторые здешние дома помнят тот пожар Москвы. Дом Давыдова, например, его пережил.

— Вы, наверное, каждую улицу тут знаете?

— Представьте себе нет, Раиса Ивановна. В Москве я такой же гость, как и вы. Хотя я здесь родился, но не был больше двадцати лет. Только сейчас вернулся. Город переменился необычайно, в первый день, признаться, я даже заблудился.

— Настолько сильно изменилась?

— Да. Уезжал я из одной Москвы, а приехал в совершенно другую. Сейчас она похожа на старый дом после пожара с потопом одновременно, а потом еще капитального ремонта и генеральной уборки. От того, что снесли стену Китай-города, ее остатки мы с вами еще увидим, мне до сих пор грустно, как и любому старожилу. Но чистоту и широкие улицы не могу не приветствовать.

Впрочем, Остоженка, куда они свернули, так и осталась узкой и тихой. Если уж показывать старую Москву, то именно здесь. И душа не так болит, улица-то почти прежняя, с детства памятная, хотя он никак не может привыкнуть называть ее Метростроевской. Цел еще фонарь над дверью писчебумажного магазина с уютным названием “Привет”, хотя самого магазина давно уже нет. Живы переулки и закатное солнце играет на стенах домов и балконных решетках. Все так же глядит с угловой башенки дома на перекрестке, из-под самой крыши, лепная диковинная птица. Как и сорок лет назад глядит. На улицу, на них. А рядом через квартал — чудовищный круглый котлован, похожий на вулканический кратер. При виде него даже у малость привыкшей к московским стройкам Раисы округлились глаза.

— Что же здесь строят?

— Дворец Советов. Читали, наверное?

— Да. Какой огромный будет!

— Верно, — ее спутник от чего-то вздохнул расстроенно.

«Всё поменялось. Да, без сомнения, будет нечто монументальное. Но стоила ли эта стройка того, чтобы ради нее уничтожать памятник героям Отечественной войны 1812 года? Спросить не с кого. Когда вернулся, все уже взорвали. Хотя бы взрыва не застал».

И острых шпилей Воскресенской церкви тоже нет. Там, где стояла она, шумят молодые липы в новом сквере. По этим шпилям он искал когда-то знакомые дома, бредя по непоправимо изменившейся Москве как слепой. Остоженка, Пречистенка — все поменяли свой лик и имена, потерялись старые адреса. Многое, многое в городе уже последние лет пятьдесят ждало, когда его снесут, но так тотально перестраивать — нужно ли? Верно, этим вопросом задавались многие старожилы. Неужели так высока плата за то, что Москва вновь стала столицей?

Его новой знакомой можно в чем-то позавидовать. Для нее Москва — чудеснейшая книга, открытая впервые, она читает ее с самого начала, жадно перелистывая одну страницу за другой. И глаза горят от ощущения новизны и радости познания. Как не у всяких двадцатилетних, честное слово!

Брянск — город маленький. Проездом он в нем был. Показалось: железная дорога огромна, а вот сам город — похож на множество других небольших российских городов, в которые только с революцией вдохнули новую жизнь. Ему еще предстоит расти.

А человек из этой новой жизни смотрит сейчас на древнюю столицу восторженным взглядом первооткрывателя. Для Раисы Москва навсегда останется в памяти вот такой. Не будем же разочаровывать хорошего человека.

— Пойдемте на набережную. Это лучшее место, откуда можно любоваться городом. И не жарко, с реки прохладой веет. Вот еще одно чудо нашего столетия — в Москва-реке можно удить рыбу и купаться, не боясь окраситься во все цвета радуги. В моей юности по берегам каких только фабрик ни стояло, и каждая, не чинясь, лила в воду что-то свое. А теперь — сами взгляните. И вода чистая, и берега Яузы в граните, а ведь эту реку московские газеты некогда называли “язвой на теле города”. Что самое грустное — совершенно справедливо.

Даже Хитровку, и ту одолели — а это было место скверное, воровское. Настоящий город в городе, где постороннему человеку и днем появляться опасно. Но извели бандитов, расчистили грязные дворы, разбили сквер, построили школу…

— Так и надо. А вы где жи… — черт, Раиса, думай, а потом языком мели! — … вете?

В мыслях она ругала себя ругательски за этот вопрос, который чуть не получился невежливым. Если Алексей Петрович из тех семей, где на высшее образование одному из детей отдавали последнее — то тут, в старой Москве, жили его классовые враги. А если он сам из этих мест — то где-то здесь дом,