толпой один общий вздох, Раиса стояла, как окаменев. Она в голове не могла уложить, что произошло.

Только что началась война. Нет, утром. Это сообщили только что. Почему так много городов и так далеко от границы? Житомир, Киев… Севастополь! Она как наяву почувствовала под ногами горячую мостовую и вновь увидела бесконечно синее, дышащее море. Севастополь. Всего несколько дней назад она еще была там и шла по набережной.

Когда была война в Испании, в газетах печатали много фотографий разрушенных бомбами городов. Неужели там сейчас тоже — вот так?!

В толпе громко, в голос зарыдала какая-то женщина. Загомонили голоса. Кто-то, перекрикивая остальных, говорил, что надо прямо сейчас идти в военкомат. Этот голос заставил Раису опомниться. Да, надо. И ей тоже, она же медработник, военнообязанная. В конце концов, не зря в сороковом году на курсы ездила! Как знали, что пригодится, раз готовили их. Если так, то сейчас же домой, за документами.

В толпе плакала, успокоиться не могла, жена главного инженера электростанции. Ее старший сын погиб на Финской. Сейчас она цеплялась за младшего, рослого не по годам парня, которому весной исполнилось семнадцать, и повторяла навзрыд: “Не пущу! Никуда не пущу!”

Раиса выбралась из толпы, напиравшей со всех сторон, и поспешила домой. Уже через два квартала она поняла, что задыхается. Оказалось, все это время она не шла, а бежала. Пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Улица была пуста. Из-за рваных сизых облаков выглянуло солнце, заплясало в лужах и сразу стало понятно, что на дворе все-таки лето. Но сердце колотилось где-то в горле и слабели ноги.

Общежитие, где жили работники электростанции и больницы, стояло на самом краю поселка ГРЭС, или БРЭС, как ее называли, Брянской электростанции. Чистенький двухэтажный дом, еще совсем новый. Поднимаясь к себе на второй этаж, Раиса все время ждала, что ее окликнут, спросят, что случилось. Но в коридоре царила сонная тишина.

Ключ не сразу попал в замок, потом долго не хотел поворачиваться. Комната ее была совсем крохотной, как аптечный шкафчик, но этого всегда казалось достаточно. Стол и кровать помещаются, чего же еще нужно? Когда Раиса наконец справилась с замком, под ноги упал почтовый конверт, видимо, сунули в дверь утром. Это оказались те самые фотокарточки из Севастополя. Вот она, Раиса, в своем любимом летнем платье, оно голубое, но на снимке выглядит белым. За спиной море и памятник погибшим кораблям. Два снимка, как и просила. Один себе, другой — брату в Свердловскую область отослать.

Вот тут как холодом обдало! Володька, Володенька, братишка ты мой дорогой… Где ты сейчас? В военкомате? Или в лесничестве у себя, на кордоне, по радио услыхал, что случилось и собираешься в дорогу? Ведь пойдет же, сам пойдет старшина Поливанов, даже если не призовут. Финскую прошел. Родной человек, которому можно все на свете рассказать и он поймет.

Они виделись не чаще раза в год. Обычно в августе брат приезжал в гости. Лесная жизнь была ему милее городской. Такому даже в Белых Берегах, поселке не самом большом, показалось бы слишком людно. Но ближе никого у Раисы не было. Володька был старше ее на три года, и как в детстве, она привыкла, что случись что, можно всегда за него спрятаться, так и сейчас он был единственным, кому можно открыть душу. Они писали друг другу письма, всегда длинные, на нескольких страницах. Ему рассказывала в прошлом году о Москве, и брат, видевший столицу только мельком, слушал с удовольствием.

Раисе вдруг пришло в голову, что брат может приехать сюда, чтобы попрощаться. Уж в такой малости не смогут отказать. Но тут же отмела эту мысль: армия, как брат часто повторял, дело строгое, там приказ важней всего, скажут: иди, и пойдешь, не сколько сможешь, а сколько велено. Если там, на границах творится такое — не до прощаний. И самой ей лучше не мешкать.

Сгоряча Раиса не сразу сумела найти документы. Оказалось, она так и не вынула их из чемоданчика, с которым приехала из Крыма. Вытряхнула оттуда платье, из кармана на крышке — крохотное зеркальце в рамке из ракушек. Не скоро ей теперь все это понадобится.

Раиса села на собственную постель и обхватила голову руками. Как легко было ей тогда, в Крыму, говорить: “Если что — пойду добровольцем”. Красиво сказала, что уж! Очень хотелось, что греха таить, чтобы оно звучало вот так, красиво и правильно, рядом с таким командиром другие слова просто не могли прозвучать. Но в те минуты Раисе и в голову не приходило, что это может стать явью. Бродил какой-то холодок на душе, но не более того. Кто, кто мог знать что случится самое страшное? И так скоро…

И она бросилась собирать вещи лихорадочно, торопливо, словно опаздывала на поезд. Все валилось из рук. Документы взяла, но чуть не позабыла диплом. Тоже ведь надо наверняка. Теплые вещи? Надо ли? В армии и так все выдадут. Или уж запас как говорится карман не тянет?

А на фотокарточке над столом — Раиса и Володька. Красивый вышел снимок. Это когда он с Финской вернулся, повел ее в Брянске к фотографу. Здесь он в форме и с медалью “За отвагу”. Фотограф Раису на стул усадил, брат рядом стоит. Были бы в полный рост, ясно было бы, что Раиса чуть повыше. “Где же ты теперь? На кого лесничество оставил, кто будет обходить за тебя лесные квадраты?” Взять карточку с собой? Потеряется, помнется. Пластинки-то нет, раскололась.

За стеной взвился чей-то звонкий альт и кажется, что-то разбили, тарелку, наверное. Соседушки! Веселые у Раисы соседки, когда не ссорятся. Но если уж закусились, то хоть из дому беги. Светка Прошкина в больнице, в родильном отделении работает, ее младшая сестра Лёля еще в школу ходит. Матери у них нет, Светка за старшую. А Лельке сейчас шестнадцать лет, самый поперечный возраст.

— Что опять посуду бьем? — Раиса выглянула в коридор. Светка, стоя поперек дверей, пыталась вырвать у сестры из рук старый рюкзачок, с которым та ходила в школе в поход. “Не пущу! — твердила она, сжав зубы. — Глянь на нее, Райк! Совсем ума у девки нету, на войну она собралась. А то без тебя там не разберутся!”

— Все равно пойду в военкомат, — упиралась Лёлька, глотая злые слезы. — Я комсомолка!

— Дура ты, а не комсомолка! — рубила сестра, — Вот кому ты там нужна, а? Ни годов, ни ума!

Раиса попробовала внести в семейную свару какую-то ясность.