— Отлично! Ракалья… Так вот, вычислить эту Ракалью и место ее обитания. Выбить из журналюги все источники его информации, короче говоря, поработать с ним плотно, но нежно и осторожно… А то откинет копыта прежде времени, как старуха…

— Подставим его на «бабках», — сказал Клещ. — Дело простое…

— Обсудим еще, — сказал Филимонов. — Ну а вы, уважаемый Семен Семенович, займитесь архивами. Нужно вытащить это дело о снабженце «Рябом», все его связи родственные и дружеские, места пребывания, протоколы допросов и прочее… Вам, как представителю силовых структур, это сподручнее. Дескать, книгу пишете к юбилею славных органов, словом, что-нибудь придумаете. А теперь, Клещ, сними пару ксерокопий со статьи, одну себе возьми, другую Семен Семенычу. Изучите тщательно, отделите вымысел от реальности, отсейте зерна от плевел… С Богом!

Он встал, попрощался за руку с Галамагой и при этом еще раз озабоченно взглянул ему в глаза.

— Да, — сказал он. — Холодный душ, пробежка… Вы нам очень нужны, Семен Семеныч.

Спустя десять минут Галамага на своей «Волге» выруливал на Главную Аллею парка. Он был потен, взволнован и часто дышал. Конечно, никакой холодный душ и никакая пробежка Семену Семеновичу были не нужны, ибо здоровьем он обладал поистине бычьим. Перемена же в лице его, которую заметил проницательный Филимонов, произошла вовсе не из-за подскочившего давления, причина была в другом. Причина была в том, что Галамага прекрасно знал человека, побывавшего не так давно в тех самых архивах, о которых поведал ему Филимонов.

Родионов Павел Петрович — вот как звали этого человека.

Но, во-первых, Галамага, хотя и обладал от природы умом быстрым, практическим и цепким, никогда и ни при каких обстоятельствах не спешил сразу выкладывать то, что знает. Сказать никогда не поздно, но прежде чем сказать, всегда лучше все хорошенько обдумать.

Тем более, что этот Родионов, которому Семен Семенович Галамага по просьбе своей дочери устроил пропуск в закрытый архив, — был его будущим зятем. Жених об этом еще не подозревал, никаких предложений дочери еще не делал и даже самого Галамагу в глаза не видел, но Семен Семенович уже принял решение.

Ранним солнечным утром тринадцатого мая, в нижнем этаже деревянного двухэтажного дома, расположенного в самом сердце Москвы неподалеку от Яузы и состоящего чуть ли не из пятнадцати коммунальных комнат, проснулся на своем диване молодой человек и, не открывая еще глаз, счастливо улыбнулся.

Бывают даже и в молодости трудные и безотрадные пробуждения, когда человек не сразу может сообразить, где он находится и который теперь час — два первые вопроса, что сами собой приходят всякому в голову, едва только он просыпается. Почти всегда у людей случается эта безотчетная судорога сознания, ощупывание реальности на грани сна и яви. После этого, определив свое место в пространстве и времени, мысль успокаивается и обретает способность заниматься обыденными предметами и заботами.

Молодого человека звали Родионовым Павлом, и никаких особенных поводов для счастливой улыбки у него не было, наоборот, именно этой весной обстоятельства складывались таким образом, что кого угодно привели бы в отчаяние.

Много месяцев спустя, снова и снова с пристрастием роясь в подробностях этих дней, перевернувших всю его жизнь, Павел Родионов будет удивляться глупой своей улыбке, вздыхая о том, как нечувствительны мы к своему собственному будущему. И еще поразит его то обстоятельство, какими отвлекающими и второстепенными событиями обставила судьба эти дни, как бы играя с ним, притупляя его бдительность.

Конечно то, что произошло потом, наполнило эти пустяки и мелочи особым смыслом, но наступившее будущее всегда искажает на свой лад беззащитное и безответное прошлое. Переставляет акценты, меняет местами события главные и малозначительные, а случайно произнесенное в этом прошлом пустое слово, оказывается, заключало в себе неуслышанное и неугаданное грозное пророчество.

Павел Родионов проснулся сразу, без вялых позевываний и потягиваний, полный веселой свежей энергии. Он спрыгнул с постели, прошелся босиком по холодным доскам пола, пересек нагретую солнцем полосу, и тут взгляд его упал на красное кресло, стоящее у стены возле письменного стола. Уголки губ его дрогнули и опустились, и улыбка как-то сама собою превратилась в болезненную гримасу.

Родионов заметался по комнате, отшвырнул подвернувшегося под ногу рыжего кота Лиса, бросился к окну. За стеклом тихо пошевеливались ледяные кисти сирени, вздрагивала под легким ветерком молодая, не успевшая запылиться листва. Было видно, что на улице, несмотря на обилие солнца, холодно.

— И в такой день! — вырвался из груди его вздох досады. — В такой денечек, елки-палки!..

И снова, как и накануне, накатила на него волна сомнений…

Не следовало бы идти на дело в пятницу, да еще тринадцатого числа. Но! — в который раз успокоил он себя, — во-первых, начато оно не сегодня, а во-вторых, решено-то всё давно и окончательно, осталось только выполнить кое-какие формальности. Хотя, если хорошенько подумать — можно, конечно, отложить и до понедельника…

Павел Родионов остановился на секунду посередине комнаты и снова покосился на свой письменный стол. Черная цифра «13» зловеще глядела на него с перекидного календаря. Тринадцатого числа, мая месяца. Пятница.

— Некстати, некстати… — пробормотал он, с некоторой театральностью заламывая руки и взъерошивая пальцами свои довольно длинные светлые волосы. — Ах, как все это некстати!..

И снова заметался по комнате, время от времени поглядывая на себя в большое овальное зеркало, висящее на стене.

С маем тоже кое-что связано. В мае родился — век будешь маяться… С другой стороны, кто же в этой жизни не мается? Или отложить, все-таки?.. Но понедельник тоже ведь день тяжелый, и тоже май будет… Но шестнадцатого. Число неопределенное, что, конечно, настораживает. Ни то, ни сё, тусклое какое-то, шаткое число. Бесовское какое-то…

Мне сейчас на подлость идти, а я глупостями занимаюсь, время отнимаю… Отнимаю время… А у кого, собственно, я время-то отнимаю?.. И можно ли вообще отнять время? К примеру, у самого себя отнять время я не могу никак. Сколько мне Бог дал жизни, столько я должен… Хотя почему должен? Самоубийца, скажем, может отнять у себя время и перейти сразу в вечность… Есть же понятие свободы воли, стало быть…

Стало быть, я малодушествую и мысль моя трусливо прячется от реальности.

На подлость идти, тем более на такую, не так-то просто… Тоже мужеством нужно обладать…

Павел Родионов сдвинул брови и, прихватив широкое полотенце, решительно направился к выходу.

Оказавшись в коридоре, прислушался. Дверь, ведущая в комнату соседки, была чуть приоткрыта, и оттуда доносились редкие тяжкие всхрапы.

«Опять моей старухе кошмары снятся!» — определил Родионов и легкая злорадная усмешка тронула его губы. Он прищелкнул пальцами и на цыпочках пошел в ту сторону, где находились гигантских размеров кухня и ванная комната. Взявшись за ручку, глянул за левое плечо, хотя по опыту знал, что делать этого не следует.