Стимулом к ее объединению как раз и стало иноплеменное нашествие из Сибири войск Чингисхана. Пока страна находилась под вражеским игом, в ней вызревала необходимость стать сильной, родилась и упрочивалась государственность, Москва стала стягивать вокруг себя славянские земли, началась колонизация не заселенных славянами территорий. На протяжении всего этого периода рождения русского государства происходила борьба между «лесными», то есть славянскими, и «степными», то есть тюркоязычными народами. И если Лев Николаевич Гумилев видел наших предков детьми Великой Степи, то Сергей Михайлович Соловьев их видел детьми Великого Леса. По Соловьеву, Великий Лес, в конце концов, победил Великую Степь.

Соловьев даже объяснял, почему жители глухого северо-восточного угла смогли объединить все земли и справиться с Великой Степью. Самой природой они были подготовлены к такому подвигу. Лес закалил их, научил выживать в самых трудных и гибельных условиях, он же помог им прятаться от врагов, наращивать капитал и силы, и в конце концов возмужавший северо-восток справился с поставленной задачей – то есть родил Московское царство.

«Народонаселение с таким характером в высшей степени способно положить среди себя крепкие основы государственного быта, подчинить своему влиянию племена с характером противоположным», – сделал вывод Соловьев.

Иными словами, северо-востоку было назначено свыше родить государство и начать расширяться, колонизуя земли на юге, севере и востоке. Даже в самой особенности восточно-европейской равнины он видел ее предназначение: стать землей единого государства, поскольку на этой равнине нет разделяющих ее гор, и лежит она, ровная и обширная, от Балтийского и Белого морей на севере до Черного и Каспийского на юге. Только на востоке, за Волгой, начинается Уральский хребет. Но освоение и присоединение Сибири – это уже более поздняя эпоха. Совершенно искренне Соловьев считал, что жители этой восточно-европейской равнины спасли Западную Европу от монгольского вторжения. Россия, говорил он, никогда не вела захватнических войн, только освободительные: «отстаивалось не материальное благосостояние… но независимость страны, свобода жителей…» Так было во время половецких набегов, так было во время набегов дикой Литвы, так было во время рыцарских рейдов, так было и во время монголов. Правда, наряду с вышеназванными врагами Соловьев указывал еще одного, очень вредного и очень неприятного – казаков. Только разумная политика, заставившая Хмельницкого «передаться» под руку Москве, положила конец этим южным войнам.

Соловьев не оправдывал крепостное право, но пояснял, что иного способа упрочить государственность и накормить народ просто не было. Он говорил, что на столь обширной территории возможна одна лишь организация рационального хозяйства – поместная. Поместья давались служилому дворянскому сословию, но без насельников эти земли ничего не значили, поскольку их требовалось обрабатывать. Был только один способ удержать людей на дворянской земле – закрепостить. Прикрепленные к земле и хозяину люди не могли теперь уйти куда глаза глядят. Они вынуждены были смириться. Так на несколько веков установилось крепостное землевладение. В том веке, когда со свободными крестьянами произошла такая неприятность, заключает он, иначе и быть не могло: государство, дав земли, должно было дать и работников, поскольку иначе дворянин не мог служить, то есть не мог выполнять своей государственной работы. И для средневековья это было явление прогрессивное, оно помогло укрепить силы государства. Эта участь не миновала и посадских горожан, которые «под смертной казнью должны были сидеть, работать и платить ратным людям на жалованье, кормить воеводу». Странно, но он не видел разницы между положением посадских людей и крепостных крестьян! И вовсе не считал крепостное право злом, во всяком случае в XV–XVII в. В родном XIX веке он был вполне нормальным либерально настроенным человеком и искренне желал, чтобы крепостной кошмар завершился. Объяснение этому он тоже видел простое: крепостное право мешает прогрессивному поступательному движению общества, но уничтожить этот порок развития нельзя снизу (то есть революционным путем), а можно только сверху, реформами. И когда таковая отмена случилась в 1861 году, он ее горячо приветствовал.

Русское государство успешно развивалось от единодержавия к самодержавию, становясь из Великого княжества Царством, а затем Империей. Этому государству удалось сломить самовластие князей, отменить удельную систему, изъять власть из рук бояр. В этом он видел прогрессивное значение царствования Ивана Грозного. Опричнину, в отличие от других историков, он считал не позором XVI века, не кошмаром, а слишком радикальным, но благим для упрочения государственности решением царя. Подводя итог своим размышлениям по поводу опричнины, он сказал, что таким способом при Иване Грозном происходила борьба старого с новым.

Новое победило.

Ивану удалось полностью разрушить родовые отношения и создать государственные, и теперь на очередь выходила задача сближения со странами Западной Европы. Эту задачу выполнил другой царь – Петр Великий.

«Бедный народ, – писал Соловьев, – осознал свою бедность и причины ее чрез сравнение себя с народами богатыми и устремился к приобретению тех средств, которым заморские народы были обязаны своим богатством». Народ выдвинул своего вождя – Петра Алексеевича, который провел необходимые реформы, выиграл Северную войну, закрепился на Балтийском море, возвел новую столицу – своего рода символ создания современного сильного государства. Реформы Петра он считал разумными, необходимыми и плодотворными. Благодаря этим реформам Россия заняла достойное место среди других стран и стала влиять на европейские события. В этом историк видел достоинства разумно построенного Петром государства. Время Петра, реформы, связь тогдашней русской жизни с западными событиями так его интересовали, что отрезок времени в полстолетия занял у Соловьева целых четыре тома! Он считал, что для благополучия государства необходимо было и далее следовать путем Петра, развивая и усовершенствуя его реформы, приближая русский быт к западному, но в то же время он обращал внимание, что при этом не стоило безоглядно приглашать на службу иностранных граждан, русские должны «дорасти» до уровня иностранцев, чтобы успешно с ними конкурировать. Однако после Петра произошел откат назад, и только через длительное время удалось вернуть страну в русло петровских реформ. В культурном отношении страна все равно отставала, поэтому главной задачей Екатерины Великой стало уничтожение культурного разрыва между Россией и западными странами. Именно поэтому императрица в основном делала упор не на усовершенствование материальной стороны жизни, а на развитие науки и искусства. Так примерно видел Соловьев поступательное движение русской истории с IX века до 1774 года, на котором его повествование оборвалось.

Если бы ученый прожил дольше, он бы, несомненно, довел свой труд до современности, однако «екатерининский» том оказался последним. Это ничуть не умаляет заслуг Соловьева. Он сделал все, что мог, даже более, чем мог. Работоспособность у него была удивительная. Мало того, что он издавал в год по тому, он еще и преподавал, и занимался административными делами Университета, находил время на общение с детьми (а их было много – восемь человек) и женой. Его современник, Безобразов, тоже историк, так описывал привычный распорядок дня Соловьева: он —