Итак, я сворачивала за угол улицы Паршменри, когда со стороны кафедральной школы внезапно показалась толпа школяров. Против своего обыкновения они не шумели, не жестикулировали, но почтительно окружали человека высокого роста, который, шагая среди них, продолжал говорить. Без труда угадывалось, каким авторитетом пользовался он у своих учеников. Два клирика, шедших навстречу, обронили твое имя: «Мессир Абеляр, философ…»

Я с любопытством разглядывала тебя, когда на меня налетело стадо свиней, искавших, по своему обыкновению, отбросы в канаве. Уворачиваясь, я отпрыгнула в сторону. Мой венок из цветов упал наземь. Один из твоих учеников со смехом подобрал его и подал мне. И тогда ты впервые взглянул на меня.

Растрепанная и смущенная, я стояла под июньским солнцем, теребя розы и жасмин своего убора, и еще не придя в себя, почувствовала, как одним взглядом ты взвесил, определил и оценил меня.

Воспоминание об этой сцене никогда меня не оставит.

Ты поклонился и прошел мимо.

В тот миг уже было сказано все. Твой образ, подобно лику Христову на плате святой Вероники, запечатлелся в моем сердце навсегда.

— Да вы вся белая, мадемуазель, — сказала Сибилла.

Я и правда могла побледнеть. Ведь я только что повстречала лицом к лицу свою судьбу. Вместе с ударом молнии я помню и эту уверенность. Я знала, что ты, один ты заполнишь всю мою жизнь.

Что-то рождалось в моей душе. Новая, цельная страсть, дремавшая во мне, обретала воплощение.

Оставалось лишь ждать, когда ты придешь вновь. Я знала — это неизбежно. Я готовилась.

Немного времени спустя дядя заговорил со мной о тебе. Я слушала его без удивления.

Служанки готовили ужин, а я сидела в зале и расшивала золотом епитрахиль, думая о только что прочитанной любовной поэме Овидия. Вошел Фюльбер. Стоило где-то появиться его шестифутовой фигуре, и любая комната словно съеживалась. Черный плащ, из-под которого выступал лишь край стихаря, еще больше подчеркивал его мощные, как у лесоруба, плечи. Он был сильно взволнован тем, что собирался мне сообщить. Вряд ли раньше я видела его в подобном состоянии.

— Племянница, — воскликнул он, — нам выпала великая честь!

Я вопросительно взглянула на него.

— Слушаю вас, дядя.

Помню, мне пришлось прервать вышивку — задрожавшие пальцы едва удерживали ткань.

— Вы, конечно, слыхали о великом Абеляре…

— Кто о нем не наслышан!

— Так вот, племянница, теперь вы сможете узнать его лучше. Видеть лично и так часто, как захотите.

На столь многое я и не надеялась! Не в моей натуре надеяться на счастье. Я скорее склонна предчувствовать несчастья, нежели радость. К тому же я не понимала, какими путями ты собирался войти в мою жизнь. Так что мне не пришлось разыгрывать показное удивление.

Дядя объяснил, что один его друг-каноник познакомил его в этот день со знаменитым Абеляром. Честь, только что ему выпавшая, явно его ослепила и польстила ему.

— Всем известный мэтр со мной беседовал самым учтивым образом, — продолжал довольный дядя. — Он даже заинтересовался моими речами и горячо одобрил мои мнения об искусстве метафоры…

Позже я узнала секрет столь внезапной любезности. Ты сам написал, — а мне рассказал на одном из наших первых любовных свиданий, — что мысль завязать отношения с Фюльбером тебе и пришла в голову, чтобы соблазнить меня. Ты желал убедить дядю принять тебя под свой кров с единственной мыслью, о возлюбленный мой! — чтобы легче было заставить меня уступить. В стольких хитростях не было нужды. Крепость, которую ты собрался осадить, была тобой уже завоевана, и я сдалась на твою милость раньше, чем ты начал осаду.

Итак, чтобы добиться желаемого, ты употребил всю свою ловкость и действовал со свойственным тебе пылом, — то есть, следует это признать, без малейшей осторожности. Если бы старик был склонен к подозрениям, то сама внезапность твоего предложения, как и его слишком соблазнительные условия, немедленно должны были его насторожить. Но ему и в голову не могло прийти, чтобы ты пленился его племянницей. Он так преклонялся перед тобой, что только и видел блистательного философа. Так что ты убедил его без труда.

Под предлогом будто хозяйственные заботы мешают твоим ученым занятиям да и стоит жилье слишком дорого, ты высказал пожелание поселиться у дяди в доме. Ты ссылался на близость от нас кафедральной школы и преимущества столь близкого соседства с местом твоего преподавания. Затем, потакая как сребролюбию дяди, так и его искреннему желанию как можно дальше продвинуть мое образование, ты предложил ему, сверх высокой платы за пансион, давать мне уроки так часто, как только сможешь, — и бесплатно.

— Вот последнее предложение меня и убедило, — признался мне Фюльбер в заключение. — У вас будет известнейший во всем христианском мире учитель, дочь моя, и ваше образование, и без того не имеющее себе равных, довершится самым счастливым образом. Так что я посчитал себя вправе незамедлительно дать на это свое полное и всецелое согласие мессиру Абеляру. Признаюсь, я просил его посвятить все свободное время делу вашего просвещения, как днем, так и ночью, и даже разрешил ему наказывать вас, если в том будет нужда.

Широко расставив ноги и скрестив руки поверх черной рясы, дядя победно глядел на меня. Подобный план был для него удачей. Он разом нашел способ, не раскрывая кошелька, приставить ко мне выдающегося учителя и при этом сдать ему же комнату по высокой цене. Мог ли он мечтать о более счастливом устройстве дел?

Изумленная подобной неосмотрительностью, я смотрела на него молча. Был ли он в самом деле так слеп? Несмотря на свою молодость и наивность, я сразу разгадала твои намерения. Они были слишком прозрачны. Более того, они настолько совпадали с моими собственными желаниями, что я ни на секунду не усомнилась в действительных мотивах твоих действий. Голова моя кружилась, страх сливался с радостью.

Абеляр будет жить со мной под одной крышей!

Дядя же, вовсе не подозревавший, какая буря овладела мной, продолжал доказывать преимущества создавшегося положения. Делая вид, будто с почтением его слушаю, я дала волю своему воображению и не помню, чтобы слышала хоть одно его слово.

Мое сердце колотилось в радостной горячке. Какая удача для нас обоих — мысленно я нас уже соединила! — жить в одних стенах! Перспектива ежедневного общения восхищала меня. Я осознавала и риск, которому подвергало мою добродетель твое слишком чарующее присутствие. Но какая важность! Я уже решила полностью отдаться на твою волю. И не важно, если мне предстоит стать жертвой предрассудков. Я уже предчувствовала, что восторги, которыми ты меня одаришь, стократно вознаградят меня за все будущие испытания.

Позже тебя часто упрекали, будто ты проник в наш дом с единственной целью совратить меня, не любя, обуреваемый лишь неистовой жаждой сладострастия.

Да хотя бы и так! Что-то ведь должно было возбудить твой интерес ко мне! Ты заметил меня на улице, и твои ученики объяснили тебе кто я. В тот миг ты внезапно осознал, что женщины существуют. Немалое открытие! Твой неизменно активный, ничем больше не занятый ум обратился к новому предмету изучения, каковым стала я.