Он посмотрел на нее внимательно.

— Что вы сказали?

— Ничего, — спохватилась она. — Вас ведь я нисколько не интересую. Но могу рассказать. Элен и Лаура появились здесь, когда им было шесть лет. Сейчас им тридцать четыре, что означает…

— «Появились здесь»?

— …что означает двадцать восемь лет назад, — продолжала она, не обратив на него никакого внимания, — а мои родители поженились двумя годами раньше, то есть…

— «Появились здесь»?

— Мы все приемные дети, мистер Тернер.

Он смотрел на нее с нескрываемым интересом.

— Я удовлетворила ваше любопытство? — спросила Абби с легким раздражением.

— Да, — ответил он. Резко выпрямившись, добавил: — Я, пожалуй, продолжу работу.

— Работу над чем? — спросила она. — Над чем конкретно? — повторила она, когда он не ответил.

— Ничего особенного.

Взяв чашку кофе с собой, он вышел.

Любопытно. В ее жизни встречались неординарные люди. Люди, которые страстно увлекались чем-нибудь — историей, войной, сигаретными этикетками. Иногда ей было с ними скучно, иногда интересно. Чем же интересен мистер Тернер, что в нем особенного? Откуда это напряжение между ними?

Заставив себя не думать о нем, потому что у нее были более важные проблемы, она подошла к раковине и вылила в нее слишком крепкий кофе. Потом забрала из машины чемодан и направилась в свою комнату.

Снимая жакет, она вынула обручальное кольцо из кармана и, присев на кровать, принялась изучать его. Это было красивое кольцо, дорогое, но подаренное не в знак любви. Питер обручился с ней по тем же самым причинам, по которым она согласилась на помолвку. Взаимопомощь. Она займется его домом, будет поддерживать интеллигентный разговор с его коллегами, гостями, клиентами. И он, если нужно, составит прекрасный эскорт для нее. Их семьи считали их превосходной парой. Может, так оно и есть, но ей хотелось чего-то большего. Ей не хотелось поступать разумно.

Это для начала, Абби, сказала она себе. Это было начало… только чего? Открыв сумочку, она положила кольцо в карман вместе с письмом отца и вспомнила, что именно с письмом и надо было что-то делать. Она больше не может откладывать это, ссылаясь на другие дела.

Раздраженная, неуверенная, она подошла к окну. Конец октября, а солнце светит, как в сентябрьский полдень. Дом надо продать. Но как убедить маму? Она не хотела огорчать ее. Она не была злой девушкой, несмотря на впечатление, которое производила на людей ее внешность. Вот Сэм Тернер, например, думает, что ей нравится топтать ногами мужчин. Может, так оно и есть. Сэм Тернер был здесь лишним.

Тогда почему она думает о нем?

На следующее утро она надела элегантные брюки и рубашку с короткими рукавами. Это не потому, как она пыталась себя убедить, что ей необходимо произвести впечатление на Сэма. У нее просто нет другой одежды. Имидж, который она выбрала для себя, не позволял ей носить что-нибудь обычное, будничное. Хотя это было самой глупой частью той роли, которую она выбрала для себя. Ты зашла слишком далеко, Абби. Слишком далеко.

— Что-то не так? — спросил он тихо, когда вошел в дом.

— Нет, — автоматически ответила Абби. Смешно было бы, если бы она рассказала ему, что думает о нем. Но момент был упущен — Сэм уже направлялся в кабинет.

— Кофе? — задержала она его.

Он обернулся, приподнял одну бровь, выражая удивление. Он удивился обычной любезности с ее стороны. Ей захотелось плакать. Она когда-нибудь сможет измениться? Вести себя по-человечески, хотя бы с людьми, которые ее еще не знают?

— Ну, так вы будете кофе или нет? — спросила она.

— Спасибо. Я предпочитаю черный без всего.

Она отправилась готовить кофе.

Твоя вина, Абби. Да. Но он тоже не захотел упростить ситуацию. Если бы она была наивной простушкой, он бы издевался над ней, а она бы только смущалась.

Хмурясь, она приготовила кофе и понесла в кабинет.

Половина книг была вытащена из шкафа и в беспорядке разбросана по столу. Сэм же рассматривал какую-то карту.

— Я надеюсь, вы поставите все потом назад, — сказала она, освобождая на столе место для кружки.

Он не потрудился ответить. Обиделся, наверное. Но по ей самой непонятным причинам ей хотелось позлить его. Наверное, потому что он сидел за столом ее отца, потому что был чужаком, потому что у него были голубые глаза. Она ткнула тонким пальцем в точку на карте и произнесла:

— Севастополь. Здесь было сражение.

Он взглянул на нее, и электрический ток снова пробежал между ними.

Удивленная, она снова уставилась в карту, лихорадочно подыскивая, что бы сказать.

— Это ужасно, что все занимаются только ролью англичан в Крымской войне, а не ее причинами. А ведь все началось со ссоры России и Франции по поводу Палестины.

— И фактически, — добавил он мягко, — Турция завоевала Молдавию.

— Да.

Ей нужно было уйти.

— Вы очень внимательны, — продолжал он тем же мягким, завораживающим голосом.

— О, я всегда внимательна, — услышала она свои слова. — Только не всегда люди замечают это. Надеюсь, вам понравится кофе.

Не дожидаясь ответа, она вышла. Он последовал за ней.

Сердце учащенно билось в груди, плечи напряглись, она ускорила шаг.

— У вас есть любовник?

Шокированная, она сделала глубокий вдох, но не замедлила шага.

— Нет, — удалось ей выдавить из себя. — А у вас?

— Нет. Вы забыли печенье.

Она остановилась.

— Извините?

— Печенье, — повторил он. — Ваша мать всегда давала мне печенье.

— Неужели? — сказала она, чувствуя себя полной идиоткой. — Как мило с ее стороны!

Повернувшись, она увидела, как он открыл буфет и достал хрустящее шоколадное печенье. Открыл пакет и протянул ей. Она отрицательно покачала головой. Не отводя глаз от ее лица, он медленно достал печенье и начал его есть. Она не могла оторвать взгляд от его рта. Маленькая крошка прилипла к его нижней губе, и Абби, задрожав, отвела взгляд.

— Это можно устроить, — сказал он мягко.

Сердце билось как птица в клетке. Нервы были на пределе. Не пытаясь делать вид, что не расслышала, она покачала головой.

— Нет, спасибо.

— Почему? Я вас волную.

— Вы привлекательный мужчина, — согласилась она — и не могла поверить, что ее голос не дрожал. Никто никогда не говорил с ней так. Даже Питер. Может, у него тоже есть маска? — вдруг подумала она.

Сделав глубокий вдох, она повернулась — и никого не увидела. Он ушел. Она застонала. «Это можно устроить». Устроить что? Поцелуй?