Самообольщение и обман вознесли на такую высоту природу человека, что разум и наблюдение не могли до нее добраться. Нужны были целые века и кровавые битвы для того, чтобы вырвать человека из сферы надменности и предрассудков и ввести его в скромную лабораторию науки, и самой величайшей дерзостью нашего времени была попытка применить к изучению человека те же самые приемы, какими пользуются при изучении электричества, теплоты, химического свойства.

Мы уже положительно знаем, что страсти и самые тонкие чувства суть такие явления, которые возникают в глубине нервных клеток и проводятся по длине нервных волокон, и что, не смотря на всю свою сложность, они подчиняются в проявлениях своих тем же самым законам, которые управляют материальным миром.

Если мы считаем нужным наблюдать, описывать и классифицировать явления, происходящие перед нашими глазами, то почему же при исследовании мысли и чувства нам следует избегать того метода, который применяется нами ко всем другим явлениям природы? Да и притом же, если для изучения гальванических батарей и электрометров мы должны были долго и терпеливо работать в лабораториях, наблюдая и производя опыты, то неужели для понимания механизма человеческого мозга нам достаточно послушать фантастических выдумок поэтов, которые мчатся на Пегасе своего воображения в бесконечных пространствах, где-то за пределами реального мира? Почему бы психологии ни сделаться такою же отраслью естествознания, как зоология и ботаника, и такою же экспериментальною наукой, как физика и химия? Ботаник составляет свой гербарий, малаколог – свой музей раковин; я же, психолог, отыскиваю явления психические и группирую их подобно тому, как это делают ботаник и малаколог.

Если я наблюдаю в течение многих лет различные формы выражения, которые может принимать человеческое лицо при различных страданиях телесных и душевных, и нахожу, что все это бесконечное разнообразие выражений можно свести к ограниченному числу типов, то я работаю в области естественной истории; и если мне удается, напр., констатировать, что одним и тем же искривлением лица может выражаться как оскорбленное самолюбие, так и ощущение горького вкуса во рту, то я работаю в области экспериментальной науки.

Таким образом, психология есть наука естественная и экспериментальная; а отсюда следует, что она должна идти тем же путем, пользоваться тем же методом и теми же критериями, как и физика, зоология, ботаника.

Наблюдать вообще не легко, и тем более трудно наблюдать хорошо. Разори сказал: «Видеть что-либо еще не значит наблюдать», и точно также думали все прочие глубокомысленные натуралисты. Наблюдать – это значить направлять все наши чувства и все силы нашего духа на известный предмет, или на известную его сторону с тем, чтобы определить возможно большее число отношений и простейших начал; само собой разумеется, что с первого же момента наблюдения необходимы нормальность ощущающих снарядов и тонкость умственных способностей. Не все в одинаковой степени одарены этим талантом и живостью ощущений, – и вот отчего зависит та значительная разница, с какой одно и то же наблюдение производится различными людьми. Один, едва только успел посмотреть на предмет, как с первого же взгляда схватил все его очертания и уже определил отношения данного предмета к окружающим; а другой, хотя бы сто раз видел тот же предмет, все-таки еще не знает его и не может дать о нем отчета.

Чем больше наблюдают, тем лучше делается самое наблюдение; так, когда впервые приближают глаз к окуляру микроскопа, то не различают ничего, кроме какой-то неопределенной кучки; но по мере того как глаз упражняется в этом направлении, он мало помалу приобретает навык точно различать даже малейшие подробности объекта.

Особенное пристрастие наше к известным предметам производит то, что мы обращаем наше наблюдение на них предпочтительно перед всеми другими; отсюда возникают различные группы наблюдений. Положим, вы – человек галантный и входите в салон с двумя вашими друзьями, из которых один – археолог, а другой – художник. Последний в несколько минут пересмотрит уже все картины, археолог успеет открыть где-нибудь в глубине этажерки древнюю бронзу, а вы в совершенстве будете знать, которая из дам имеет самую изящную ножку.

Если для того, чтобы хорошо познать какой-либо материальный предмет, необходимо продолжительное и частое наблюдение его, то сколько же нужно времени и внимания для основательного изучения психического явления!

Неправильное наблюдение, помимо своего отрицательного значения, представляется вредным и в положительном смысле, ибо может внести ложный элемент в целый ряд хороших наблюдений.

Циммерман сказал, что множество поверхностных наблюдений приносит меньше пользы для опытного знания, чем небольшое число наблюдений точных и внимательных. Плохие наблюдения повредили психологии гораздо больше, чем все философские системы, составлявшие против нее заговор. Они входят в нее, как сбивчивые и сомнительные основы, и нужны целые годы и века, чтобы изгнать их из храма науки. Как часто приходится разбирать целую стену для того, чтобы удалить несколько негодных кирпичей, угрожающих прочности целого здания!

До настоящего времени в психологии допускается все, что угодно: лишь бы философская система имела симметрию, – ее уже изучают, и имя ее автора переходит в потомство. Если ошибется натуралист, если сделает неточный анализ химик, то их тотчас же украсят шутовским колпаком; но когда психолог смешивает инстинкт с разумом, или вдается в нелепый онтологизм, – он все-таки остается философом и, при известном запасе красноречия и ума, может создать особую философскую школу, которую историк должен будет включить в свой обзор и отвести ей почетное место в ряду блестящих представителей человеческого ума.

Экспериментальная наука уже изгнала из своей области известную часть онтологических воззрений, но ей предстоит еще устранить значительное число других. Путь этот труден, высоты, которыми нужно овладеть, грандиозны, но там, на вершине их, находится человек, а такое приобретение стоит самой кровавой борьбы.

Овладев своей планетой, человек должен овладеть и самим собой; после анализа атомов, плавающих в атмосфере солнца, человек должен анализировать свою собственную мысль.

Какие же материалы подлежат ведению нашей науки? Это суть все проявления жизненных отношений, все факты мира психического, все чувства, все мысли, все преступления, все добродетельные деяния; сюда относятся и ощущения идиота, и грезы гения.

Эти материалы доставляются не одним только человеком, но и животными, и для того чтобы достигнуть удовлетворительных результатов, необходима психология, изучающая человека сравнительно с животными. Нет ничего унизительного, или уменьшающего достоинство человека в том, что первые проблески разума и чувства отыскиваются у существ, наиболее к нему приближающихся; это значит только применять к наследованию мысли тот же самый метод, каким мы пользуемся при изучении тела в науках физических и экспериментальных. Разве мы чувствуем себя униженными тем, что самые ценные сведения о нашем дыхании или о нашем кровообращении добыты путем изучения этих функций у кролика, собаки, лошади? Неужели мы должны отвергнуть важные открытия относительно всасывания потому только, что опыты, послужившие основой для них, были сделаны на лягушках и черепахах?