— Идет! — согласился Костя. Они с Игорем тотчас помчались на Воздвиженку, где стоял дворницкий вагончик и сидел диспетчер по уборке Воздвиженки и Арбатской площади Эдик по кличке «Слон»., гроза всех лоточников и мелких магазинчиков, теснившихся на аллее от метро «Александровский сад» до кинотеатра «Художественный» и метро «Арбатская». Без его визы в управе «Арбат» не продлевали ни одно разрешение на торговлю, он мог изъять это разрешение, мог разрешить торговать без оного, он втискивал между лоточниками нелегалов с расписной посудой, с бижутерией, с серебром, мотивируя тем, что ему не хватает денег на уборку улицы. Весь торговый ряд платил ему шестьсот тысяч рублей в месяц, почти двадцать тысяч долларов, львиную долю — магазины, киоски. Книжникам приходилось платить восемьдесят долларов с погонного метра своего лотка. Цветочники, пирожники, мороженщики платили по сто десять долларов с погонного метра. Уборка мусора тремя дворниками обходилась раз в сто дешевле, остальные деньги шли в карман чиновникам. Это был «официальный» рэкет под прикрытием правительства Москвы. На Новом Арбате они платили фирме «Базис» всего два с половиной доллара в месяц с метра лотка. Маленькая тайна, которую автор берет на себя смелость разгласить, состояла в том, что уборка мусора в Москве — второй по прибыльности бизнес после уличных туалетов.

— Мы хотим помочь тебе, Слон, — сказал Костя. — Завтра мы можем пригнать сюда роту солдат и убрать с Воздвиженки весь снег и лед. Дай грузовик, ломы и лопаты. Но ты в течение года не будешь с нас брать плату за мусор.

— И с нашего соседа Мишки Афанасьева, — добавил Рок.

— И вы гарантируете уборку всего снега за один день? — захохотал Слон. Жирные щеки его весело и мелко затряслись, маленькие цепкие глазки зажглись азартом. — Ладно, давайте замажем такую игру, пацаны, дам я два самосвала. Но чтобы к ночи улица была как слеза…

— Хорошо, что ты вспомнил про Афанасьева, — сказал по дороге Року Костя, — он и оплатит нам весь остальной тираж Полякова. Нужно спасти его от макулатурщиков.

— А куда его девать? Почти двадцать тысяч томов…

— Надо ездить по всем московским казармам, воинским подразделениям, — ответил Костя. — Можно проводить бартером по уборке улиц, можно попытаться на что-то обменять, может на конверсионный автомобиль у вояк…

Вечером они позвонили домой Полякову, хотели обрадовать, что спасли тираж «Ста дней до приказа», вышедший в 1992 году.

— Это не мой тираж, а редакции, — ответил Поляков. — Гонорар я давно получил, а куда они денут книги — меня не интересует.

— Там прорвало канализационную трубу и часть твоих книг уже подмочило, — пытался завести его Костя. — Двадцать пачек выбросили на помойку…

— А пусть хоть все выбросят! — отрезал Поляков. — Теперь это их товар и пусть с ним делают, что хотят.

Честно признаться, никто не ожидал от него такого равнодушия к своему детищу — Юрий Поляков слыл в писательских кругах честолюбцем.

— Тебя осудят потомки за погибший шедевр! — подливал Рок масла в огонь. — Ведь как-никак твой роман — произведение искусства, пусть не самое удачное произведение, но это книга начинающего солдата, это окно в солдатский мир, это двадцать тысяч маленьких окон в души русских солдат, окон, которые могут оказаться на помойке или в макулатуре…

— Слушайте, братцы, что вы хотите от меня? Я сейчас весь в телевидении, плевать мне на этот тираж… Будет людям нужно — переиздадут! — отбивался Поляков. — Ну что я должен мчаться в этот подвал, вытаскивать книги и заманивать прохожих тем, что продам по рублю да еще вдобавок поставлю автограф? Утопия! И прохожие того не стоят, и потраченное зря время. Читатель должен сам в муках найти своего писателя. А если эти книги в подвале не найдены читателем, так гори они огнем, такая им начертана богом судьба. Ничего не попишешь.

…На другой день сто солдат с лопатами и ломами взяли с боя сугробы, завалившие Воздвиженку. Они яростно скалывали лед с тротуаров, эти неистовые читатели Юрия Полякова, но он даже не пришел посмотреть на их подвиг. А ведь у него был шанс завоевать не только умы, но и сердца своих читателей. Честно признаться, у Рока даже отпало желание продвигать оставшиеся «Сто дней до приказа», оплаченные за уборку мусора их соседом Афанасьевым. И когда в одной из воинских частей Року предложили за тираж Полякова старенький микроавтобус «РАФ» на ходу с запасом запчастей на все случаи жизни, он тотчас согласился. Микроавтобус брал на себя тонну книг, он сотни раз выручал их при скупке «слива», его можно было использовать как склад, а подняв заднюю дверь, Рок превращал его в торговую площадку наподобие лотка.

Изучение географии читательских интересов — презанятнейшее дело. На перекрестке Нового Арбата, Никитского бульвара, Воздвиженки и площади Арбатские Ворота — совершенно разный читательский спрос. Можно подумать, что здесь ходят абсолютно другие люди, с разными интересами. Если на Новом Арбате покупали главным образом деловую литературу, книги по менеджменту, по бухучету, по ресторанному бизнесу, оксфордские учебники английского языка «Хэдвей» семи ступеней или «Как изучить итальянский за три недели», относясь совершенно равнодушно к романам Бориса Акунина и Владимира Сорокина, и уж тем более никогда не слыхивали, кто такие Николай Погодин, А. Эртель, В. Розанов, то на площади Арбатские Ворота, у метро «Арбатская» публика, направлявшаяся в спальные районы, была прошибаема на «патриотическое» чтиво. Сюда забредали интеллигентные старички, грациозные старушки в очках с модной оправой, не утратившие углубленной пристальности глаз, живо реагирующие на Костины шутки, хохмы, прибаутки без тени заносчивости, способные понять и разделить юмор в отличие от одурманенных деловитостью москвичей. Через два месяца у них уже возник свой стойкий покупатель на книги «по десятке». Костя вдохновенно рассказывал зевакам, какой потрясный мужик был историк, кавалергард, дуэлянт и рубака Кондратий Биркин, не попавший ни в Советскую литературную энциклопедию, ни в энциклопедию тридцатых годов, ни в букинистические каталоги былой Москниги, историк, запрещенный царем и коммунистами за крамольные мысли, веселый нрав, смелый и дерзкий ум. Рассказывал о не включенном ни в один каталог русском историке Елистрате Классене и его книге «История русов до рождества Христова», изданной в 1854 году.

— Биркин впервые показал, — распространялся Костя, — что всю русскую историю написали немцы при императрице Елизавете, немке. Она этих историков привезла в Петербург, подарила им дома, снабдила деньгами, дала выгодную ей оценку событий. «Великими русскими историками» стали Миллер, Шлецер и Байер. Ломоносов за смелую критику этих историографов дважды изгонялся из Академии наук. То, что заложили в основу русской истории Миллер, Шлецер и Байер, считается сегодня безусловной, непререкаемой истиной. На основе их трудов была написана «История государства Российского» Карамзина, Погодина, Ключевского, Соловьева, Ничволодова… Можете вы себе представить американцев, изучающих историю США по трудам русских или китайцев? Вот поэтому Россия сегодня и не Америка.

Заинтригованный читатель листал Биркина, потом неторопливо доставал кошелек: