Сидни все еще сопротивлялся, хотя и слабо, когда до его слуха долетел стук приближающихся подков. Два всадника скакали по улице во весь опор; заслышав крики, оба придержали коней.

Один осведомился, что происходит.

— Ничего, — ответил из толпы какой-то малый, приподнимая шляпу. — Англичанин получил по заслугам и распевает об этом песенки.

— Придержи язык, — отвечал верховой джентльмен. — Услышу еще дерзость — вколочу твои зубы тебе в глотку.

С этими словами он подъехал к фургону и, вытащив из-за пояса заряженный пистолет, велел Буклю под угрозой немедленной смерти отпустить пленника. Букль, испугавшись, нехотя подчинился и сделал спутникам знак трогаться. Сидни, спасенный таким образом от неволи и, возможно, от гибели, принялся благодарить своего избавителя в самых жарких выражениях, какие может подсказать признательность, и был немало обескуражен, натолкнувшись на смесь холодной вежливости и презрения.

— Желал бы я знать, сэр, — молвил джентльмен, — как вы угодили в эту передрягу?

— Я всего лишь укорил изверга в жестокости к невинным детям, которых он безжалостно убивал.

— Резаная свинья! Дуралей, лезущий не в свое дело! — заметил второй джентльмен, который сейчас впервые открыл рот. — Едем, Доуро[10], не станете же вы тратить время на разговоры с этим жалким нюней?

— Придержи язык, Джемми, или откуси его совсем, — ответствовал Доуро. — Я хочу знать, куда направляется эта жалкая щепоть праха. Я спрашиваю, сэр, в какую сторону вы намерены обратить свое хорошенькое личико? Сдается мне, вы сами в большой неопределенности на сей счет.

— Позвольте, сэр, — отвечал Сидни, крайне раздосадованный таким высокомерным обхождением. — Я не понимаю, по какому праву вы задаете мне подобный вопрос.

— По праву сильного, — сказал Доуро и, проворно соскочив с коня, бросил поводья спутнику. — Ладно, приятель, негоже нам расставаться на такой ноте. По огню в ваших глазах я заключаю, что вас стоит сохранить при себе.

— Сэр, вы не смеете меня задерживать! — вскричал Сидни, когда маркиз схватил его за плечо.

— Еще как смею, коли мне угодно. Эй, Том! — обратился Доуро к дюжему молодцу, который стоял рядом и ухмылялся. — Возьми этот куль и доставь во дворец Ватерлоо. Скажи, чтобы тебя проводили в мою библиотеку. Там его и оставишь, а слугам передай, чтобы его хорошенько кормили, пока я не вернусь домой.

С этими словами маркиз вновь запрыгнул в седло, вежливо поклонился Сидни, наградил его улыбкой и, пришпорив лошадь, через мгновение скрылся с глаз.

Дюжий малый схватил Сидни в охапку и понес, будто малое дитя. Смех тех зрителей, которые еще не успели разойтись, отдавался в ушах несчастного юноши, пока его так унизительно волокли прочь. Сгорая от стыда и ярости, Сидни делал попытки вырваться, но безуспешно: Том крепко стиснул его жилистыми руками, не давая шевельнуть и пальцем. Пройдя более шести миль, они добрались до великолепного дворца, стоящего на вершине горы, — та с одной стороны нависала над морем, образуя отвесный склон высотою в двести пятьдесят футов. Вокруг росли дубы и кедры, такие огромные, что их верхние ветви задевали крышу дворца. Лужайки и сады с пальмовыми и миртовыми рощами занимали остальной холм, а плакучие ивы, акации и другие нависающие деревья склонялись над искусственной рекой или каналом, опоясывающим его подножие. Том преодолел водную преграду по мосту, быстро вскарабкался на возвышенность и через несколько минут был уже у стены, скрывавшей от взгляда многочисленные пристройки и службы. Здесь он остановился и крикнул:

— Эй, Билл, впусти меня!

— Чего тебе надо? — грубо отозвался часовой, подходя к большим железным воротам.

— Исполнить волю маркиза, — ответил Том.

Ворота немедленно отворились, и Том прошел без дальнейших расспросов. Они пересекли два больших двора, вымощенных грубым серым мрамором, и оказались перед массивным порталом из того же камня. Том позвонил в колокольчик и, когда дверь словно по волшебству распахнулась, прошел через вестибюль и оттуда в кухню. Это было просторное помещение, освещаемое и обогреваемое жарким огнем, на котором всевозможные котлы, вертела и противни источали дивные ароматы варений, печений и жарений. Рядом суетились десять или двенадцать судомоек и поварят, занятых приготовлением ужина, ибо шел уже восьмой час пополудни. Во главе огромного дубового стола восседала осанистая дама почтенных лет, облаченная в шуршащие черные шелка. Она, судя по всему, была главным божеством этого места и отдавала указания с горделивым величием, которое сделало бы честь иному тронному залу. Том со своей ношей подошел к этой важной особе и в самом почтительном тоне попросил отвести его в библиотеку маркиза Доуро.

— Что там у тебя за добро? — осведомилась дама, привставая с места.

— Ничего стоящего, миссис, просто английский дурачок, которого маркиз велел запереть в библиотеке и хорошенько снабжать провизией до его возвращения.

— Ну так и поставь здесь. Велико ли дело отнести такого недоумка на второй этаж? С этим и кухонные девки легко управятся.

Однако Том не соглашался, и миссис Кухарка, которая сегодня была в уступчивом настроении, отрядила горничную показать ему дорогу.

Поднявшись по лестницам и миновав множество залов, коридоров, галерей и прихожих, они наконец оказались в библиотеке. Том сгрузил свою ношу, затем, наградив Сидни увесистым пинком и бранным словом, вышел и запер дверь.

Сидни, оставшись наедине с собой, обрел более чем обильную пищу для горестных размышлений. Он один в чужой стране, жители которой превосходят жестокостью и беззаконием самых грубых дикарей, в руках человека, обладающего почти деспотической властью и, судя по его недавнему поведению, не стесняющегося ею злоупотреблять. Мечты о славе тоже поблекли. Как добиться величия среди тех, кто взирает на тебя и на твоих соотечественников с презрением и ненавистью? На все эти вопросы Сидни мог ответить лишь тяжелым вздохом. Он дал себе слово, если когда-нибудь выберется из теперешнего несправедливого заточения, вернуться на родину и принять тот удел, который она может ему дать. Однако более всего гордое сердце юноши страдало от прилюдно перенесенных унижений. Сидни невольно скрежетал зубами и клялся отомстить. Затем он встал и принялся осматривать свое узилище, ища путей к бегству, но таковых не обнаружилось. Дверь была заперта, окна забраны золотыми переплетами, и даже если бы Сидни сумел их снять, прыжок с такой огромной высоты сулил неминуемую гибель. Он с горечью отошел от окна и, упав на кушетку, впервые обвел любопытным взглядом окружающее его великолепие.

Книги, расставленные по стенам этого роскошного помещения, были скрыты за темно-зелеными шелковыми драпировками, которые сходились под потолком, образуя подобие шатра; их со вкусом собранные складки удерживало большое хрустальное украшение в форме солнца. С него свешивалась небольшая, но изящная люстра; рожки ее были сделаны из полированного серебра, а подвески — из чистейшего сверкающего хрусталя. По углам стояли мраморные бюсты величайших мужей Англии: поэзию представлял Мильтон, натурфилософию — Ньютон, историю — Юм, науку государственного управления — Питт. В нише по одну сторону камина расположились два очень красивых глобуса, в парной нише по другую — телескоп с подставкой на круглом палисандровом столике. Посредине комнаты лежали материалы для письма и груда памфлетов, трактатов, газет и недопереплетенных томов, по большей части, как обнаружил Сидни, политического свойства. Один из трудов был открыт, рядом лежали серебряный пенал и батистовый платок. Сидни прочел отчеркнутый абзац: «Более всего нашей партии не хватает многообещающих молодых людей. Сильная когорта рьяных, одаренных юношей сделала бы для победы больше, чем все помышляющие о кончине мудрецы мира. Добывать их следует с любым риском и любой ценой, и всякий, кто не желает видеть, как аристократию Витрополя попирает ногами поборник безначалия и его грязная свора, должен приложить все силы к тому, чтобы завербовать, ежели потребуется, даже и насильственно, описанного рода рекрутов».