Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другой человек, одетый так же, бросает хворост под него.
Есть еще несколько персон в черных одеждах, но они в свою очередь изображают зевак.
На верхнем ярусе располагается небольшой балкон, где стоит монашек — в очках и с жидкой бороденкой. Когда ведьма оказывается на своем столбе рядом с ним, молодой монах смущенно отстраняется.
Ведьма:
— А вы мне делаете большое одолжение. Теперь я будто бы на сцене, и все внимание приковано ко мне. Прошу, не прячьте лиц! Мне очень приятно на них смотреть. Они для меня — цветочки, те самые цветочки. Но не в том смысле, что ягодки еще впереди, а в самом хорошем смысле. В самом — я хочу сказать, — в самом лучшем смысле. Дорогие мои, но какой же это смысл? Вы спросите, какой он, этот "самый лучший смысл"? И ваш вопрос уместен, действительно уместен! Отбросим лица, давайте про смысл в целом. Каким он должен быть — единственно правильный? Самый правильный и самый хороший смысл. Послушайте, я предлагаю всем над этим поразмыслить. Ведь это никому не навредит. Ведь это будет абсолютно безопасно. Обещаю: абсолютно безопасно!
(Заметив кое-что за сценой.)
О, Буратино, и ты здесь!
Все:
— Слышали? Буратино, явился Буратино.
Буратино выходит из-за кулис и, не сводя глаз с ведьмы, направляется к столбу.
Ему приходится едва ли не пробиваться через одетых в черное людей, каждый из которых находит нужным нерешительно встать у него на пути и одарить одним и тем же замечанием, сказанным столь равнодушным тоном, что, брошенное под ноги, оно не смогло бы заставить поскользнуться, или хотя бы притормозить, и куда менее очарованного странника.
Зевака 1:
— Зачем ты здесь, Буратино?
Зевака 2:
— Зачем ты здесь, Буратино?
Зевака 3:
— Зачем ты пришел, Буратино?
Зевака 4:
— Зачем ты здесь, Буратино?
Буратино:
— Я смотрю на тебя сейчас… с трудом пройдя через ту толпу… И стою теперь совсем близко. Я купил билет на эту ярмарку, отдав последние монетки. Но и подумать не мог, что приобретаю за свои гроши золотой билет. Вот она — эта жалкая бумажка! (Демонстрирует билет, после чего немного остывает.) Понимаю, я уже показывал билет на входе, отчего мой жест всем вам мог показаться излишне драматичным. Вы, наверняка, осуждаете меня, — пусть и без злобы, скорее, как ребенка, что устраивает неприятную сцену. Что же до тебя…
(Указывает на монаха, который тут же отходит чуть назад, скрывшись в темноте.)
…твоих глаз я отсюда не вижу, но убежден, что в них даже проскользнуло презрение. Мне, впрочем, до этого нет дела. Я показал билет лишь этой девушке. Пусть точно знает, что уродец, нагло пробившийся на первый ряд, и обещающий стать (а я беру на себя такую смелость) самым внимательным зрителем, оказался здесь не обманным путем. Пусть это ее не тревожит. Ей и без того, очевидно, будет неприятен мой излишне пристальный взгляд, — говорю это, зная мои недостатки. Не уверен, что, приобретя билет, я обрел право видеть, — и не то чтобы видеть, но вообще присутствовать здесь (разве что право стать частью костра, учитывая материал, из коего я сделан), — я не ощущаю этой уверенности в себе, и с моей стороны было бы честно вообще не являться; однако же правила устанавливал не я, а я сыграл по правилам. Именно это я и продемонстрировал. И да: чувствую, вы упрекаете меня больше прежнего; мое самобичевание порождает в вас чувство неловкости, которое вы бы предпочли заменить на усмешку. Но, как я уже заявлял, мне до этого нет дела…
(Уставившись на ведьму, которая вдруг закатилась звонким смехом.)
Почему она хохочет? О чем она хохочет? Что именно хохочет?
Монашек:
— Кажется, она прохохотала следующее: теперь ты ею обрамлен, поставлен в рамку, отделен от прочих и прибит к стене на уровне ее лица. И еще: взгляд для нее не может быть излишне пристальным.
Буратино:
— Серьезно?
Монашек:
— Насколько я сумел перевести.
Буратино (сделав шаг к балкону):
— Спустись ко мне, друг! Я хочу тебя обнять и обменяться с тобой крестами.
Монашек:
— Но на тебе же нет креста.
Буратино:
— Да, и правда…
Бьет колокол. Монашек поспешно снимает с себя черную мантию, под которой на нем красные одежды. После чего целует ведьму.
Все наблюдают за их довольно долгим поцелуем, пока не появляется жандарм, который, хлопнув Буратино по плечу, приступает к наведению порядка.
Жандарм:
— Ну хорошо, расходимся. Здесь больше не на что смотреть.
