Гридница была полна и оттого казалась тесной: на длинных скамьях плечом к плечу сидели гости, пустовало только второе почетное место напротив хозяйского. И ожидало оно, конечно же, Хродмара ярла. Но тот все не показывался, и даже терпеливый Торбранд конунг беспокойно двигал свою соломинку из одного угла рта в другой. Это служило признаком недовольства, и Асвальд наблюдал за конунгом не без некоторого злорадства. Каждое мгновение задержки падало каплей меда на его гордую, но не лишенную некоторой завистливости душу.

В ожидании гости судачили: почти все уже видели мешки с квиттингским зерном и железные крицы, похожие на ноздреватые черные караваи. Остальное было ерундой: полотно, вяленая рыба, кожи, шкуры, немножко шерсти, немножко меда. Тоже полезные вещи, но нужны больше как товар: рыбы и шкур у фьяллей хватало. Им требовались две вещи: железо, которого во Фьялленланде почти не добывали, и хлеб, который здесь плохо рос.

Через гридницу к женской скамье прошла Эренгерда, сестра Асвальда. Почти все провожали ее глазами: высокая и стройная дочь Кольбейна ярла считалась самой красивой девушкой в Аскефьорде, а может быть, и во всем Фьялленланде. На пир она надела красное платье с сине-золотой тесьмой, а голову ее украшал золотой обруч с тремя полупрозрачными зелеными камнями. Эренгерда не любила его: слишком тяжело давил на голову, – но обруч входил в число Асвальдовой добычи, привезенной из первого квиттингского похода, и ради чести рода приходилось терпеть. А главным ее сокровищем были волосы: длинные, золотистые, они окутывали фигуру Эренгерды и так блестели в свете очагов и факелов, что девушка сама казалась живым пламенем, лучом небесного света.

– Вот оно, золото, что освещает палаты богов! – весело крикнул Модольв ярл и подмигнул Асвальду, и тот не удержался от улыбки в ответ. В похвалах своей сестре он был готов согласиться даже с родным дядей Хродмара ярла.

При виде Эренгерды на душе у Асвальда посветлело. Он очень гордился ее красотой. Никто не скажет, что род Кольбейна ярла хочет подсунуть конунгу неподходящую невесту! Весь Аскефьорд еще два года назад знал, что овдовевшему конунгу было бы очень уместно посвататься к дочери Кольбейна Косматого и что он ни в коем случае не получит отказа. И конунг знал, но медлил. Из-за этой проклятой войны, из-за ревнивой валькирии Регинлейв, которая защищает в битвах только неженатого конунга фьяллей! Асвальд в досаде ударил себя кулаком по колену. Конунг слишком долго думает! А Эренгерда ждет. Такой знатной девушке не стоит торопиться с замужеством, но ей идет уже двадцать первый год…

По гриднице прошла волна гула и движения, и Асвальд торопливо повернул голову к двери. На пороге появился Хродмар ярл. Торбранд конунг выплюнул соломинку на стол. Мало кто добивался таких почестей в двадцать шесть лет от роду, как Хродмар сын Кари. Он самый первый из обитателей Аскефьорда познакомился когда-то с «гнилой смертью», и болезнь совершенно его обезобразила: розовые рубцы не оставили на лице ни кусочка гладкой кожи, черты бывшего красавца остались сглаженными, и только ярко-голубые глаза смотрели так же прямо и гордо. Его длинные светлые волосы были тщательно расчесаны и заплетены над ушами в две косы, как принято у знатных фьяллей, и нарядился он в синюю рубаху с вышивкой, соболью накидку и красный плащ с золотой застежкой. Асвальд презрительно дернул уголком рта. Можно подумать, что ему есть чем гордиться!

Как ни велико было нетерпение гостей, пир пошел принятым чередом: конунг поднимал кубки богам и предкам, гости поднимали вслед за ним. Не забыли и кюну Бломменатт, и двоих ее сыновей, и многих из тех, кто ради мести за погибших сложил головы на Квиттинге. Перечень звучал долго и наполнял смешанным чувством гордости и горечи. Сквозь дым очага из тьмы под кровлей на живых смотрели лица умерших, полузабытые голоса шептали из гущи ветвей священного ясеня. Торбейн сын Асмунда… да пирует он вечно в Палатах Павших*, и да будет наша память о нем крепче камня… Асвальд обернулся к женской скамье и посмотрел на сестру. Эренгерда была спокойна, и Асвальд снова почувствовал гордость. Брат их отца, которого Эренгерда так любила, погиб еще в первом походе два года назад, и она долго не могла вспоминать его без слез.

– Я вижу, ты привез хорошую дань, Хродмар ярл, – наконец, когда поминальные кубки подошли к концу, заговорил Хравн хёльд из Пологого Холма. – Но многие скажут, что это меньше, чем мы ожидали. Разве в прежние годы конунг квиттов собирал столько? Пусть он отдает нам всего четверть, но и четверть должна быть побольше! Что ты на это скажешь?

Асвальд не слишком любил Хравна хёльда (это был отец того самого Эрнольва ярла, который мог сделаться конунгом), но сейчас целиком одобрил его слова. Гридница поутихла, люди бросали взгляды то на Хродмара, то на конунга.

– Мы собираем дань не со всего Квиттинга, а только с двух четвертей, – напомнил Хродмар ярл. Его лицо стало замкнутым и решительным, как перед битвой. – Только с Запада и Юга, которые признают Гримкеля Черную Бороду своим конунгом. Восточное побережье платит дань слэттам, которые не пустили нас туда, а Север достался раудам, которые помогали нам пройти его. Теперь там хозяйничают люди Бьяртмара Миролюбивого.

– Но Квиттингский Запад и особенно Юг – самые плодородные области! – возразил Гейрольв из усадьбы Орелюнд. Это был жадноватый старик; хромота не пускала в поход его самого, но он уже поставил поминальные камни по сыну и младшему зятю и чувствовал за собой право встревать в квиттингские дела. – Там собирают хорошие урожаи!

– Но именно там были самые упорные битвы, особенно на Западе! – напомнил Кари ярл, отец Хродмара. – Твой родич Ари остался именно там, если я не ошибаюсь. Многие усадьбы вовсе разорены, и никто ничего не сеял.

– А железо? – воскликнул Стейнар хёльд из Трерика. По гриднице пробежало движение: о железе думали все. – Ведь его добывают во внутренних областях, а там мы не были, и рауды тоже не были! Их железная добыча не пострадала, почему же так мало железа?

– Железо не ходит само! – отрезал Хродмар, и его глаза сердито сузились. «Ага, об этом тебе говорить не очень-то приятно!» – мысленно отметил Асвальд. – Железо нужно привезти из внутренних областей. А Гримкель этого не сделал. У него не слишком много людей, чтобы соваться в Медный Лес!

Гридница опять загудела, но быстро притихла. Во внутренней области Квиттинга, в так называемом Медном Лесу, где крылись основные залежи железной руды, бывал мало кто из фьяллей. Зато не было недостатка в страшных рассказах о буйстве неукротимой тамошней нечисти. Во взглядах, устремленных на Хродмара ярла, заблестело новое любопытство: все знали, что он там бывал.

– Я правильно понял, Хродмар ярл, что Медный Лес отказывается платить дань собственному конунгу? – наконец произнес Торбранд конунг.

– Да. – Хродмар ярл прямо взглянул на него, веря, что уж конунг во всем разберется. – Говорят, что в Медном Лесу собралось много народу из тех, кого мы выгнали с побережий и с Квиттингского Севера. Они отказываются признавать Гримкеля своим конунгом.

– Но для нас это не слишком хорошо! – с неудовольствием заметил Торбранд. – Ведь эти люди могли бы дать вдвое больше железа!