не положено. А вот эти двадцать пять килограммов шерсти, счастья и любви ко всему окружающему — их куда девать? Подумать только, прошло целых пять минут, в течение которых я хлопал себя по карманам, рассматривал кисти своих рук и копался в сумке — прежде, чем осознал, что вместе с моим «жиз­нен­ным на­ча­лом», хоть и универсальным, если верить авторам БСЭ, но всё же насквозь нечувствительным и нематериальным, в прошлое перенеслась вполне материальная и ощутимая собака породы «голден ретривер». И ещё какая материальная и ощутимая — схрумкала вкусняшку (тоже, между прочим, контрабандную) и теперь более, чем ощутимо тычется мне мордой в руки. Я вытер обслюнявленную ладонь о школьные брюки и задумался.

Да, друзья мои, а ведь это, как говорил товарищ Огурцов из «Карнавальной ночи», нетипично. Если, скажем, «попаданство» происходит в собственной бренной оболочке, то ноутбук под мышкой, смартфон в кармане — да хоть танковая дивизия за спиной» — тогда да, тогда это будет вполне типично. Но если клиент перемещается в виде упомянутого нематериального духовного субстрата — тогда извините, всё, на что он может рассчитывать, это содержимое собственной памяти… благоприобретённое, или дополненное теми, кто этот гадский эксперимент затеял. И это тоже будет типично — а вот чтобы так… недаром говорят умные люди, что смешение жанров есть приём недопустимый.

Впрочем, похоже, на этот раз их никто не спросил.

Я ещё раз потрепал собаку по загривку, словно желая убедиться в её материальности и ощутимости — и встал. Никогда мне ещё не было так сложно решиться на то, чтобы просто взять и подняться со скамейки. Однако же — стою, и не просто стою, а прислушиваюсь к внутреннему состоянию организма. Впечатления, надо сказать, самые благоприятные — особенно на фоне того полу-болезненного состояния, к которому я начал привыкать за крайние несколько лет. Возраст, будь он неладен — зато теперь я чувствую себя, как космонавт перед стартом и готов хоть весь оставшийся световой день бегать в Бритькой наперегонки по здешним просторным лужайкам, невзирая на неопрятные, опадающие апрельские сугробы…

Нет, бегать мы сейчас не будем, хотя собака и заскакала вокруг, явно ощущая произошедшие со мной перемены. Тоже, кстати, интереснейший вопрос: это ведь себя можно обмануть, а собаку — никогда. Тем не менее, зверюга сразу и почти без колебаний (вот, скажем, чем был вызван её испуг в первые секунды «попаданства!) опознала во мне меня. И это несмотря на разительно изменившийся вид и наверняка ещё более разительно изменившимся запахом. Ведь не может же пахнуть одинаково и четырнадцатилетний пацан, и шестидесятилетний мужик, в которого он превратился почти полвека лет спустя?

Однако — вот он, факт, хвостатый и ушастый. Радостно прыгает вокруг, ничуть не сомневаясь в том, что я — это я…

Я огляделся — аллея по-прежнему пуста, только маячат около входа во Дворец две фигурки. Взгляд на часы — так, семнадцать-двадцать, скоро уже появятся наши кружковцы и… нет, к этой встрече я сейчас не готов — а потому сегодняшнее занятие кружка юных космонавтов состоится без моего участия. Я свернул от здания влево, туда, где к лежащему в низинке большому пруду спускаются с горки две широкие лестницы, окаймляющие огромный, выложенный цветными камнями контур пятиконечной звезды. Свистнул собаке, что-то обнюхивающей на газоне, и быстро сбежал по ступенькам вниз. Кое-кто из наших кружковцев приходят не от эскалаторной галереи, а появляются с противоположной стороны, от остановки троллейбуса, идущего по Проспекту Вернадского — а мне сейчас вовсе не нужны встречи, неважно, случайные или нет.

Ох, думается, это лишь самая мелкая и незначительная из предстоящих мне проблем… 

II

Первая из этих проблем оказалась довольно мелкой, и, тем не менее, решать её требовалось — и срочно. Не успели мы удалиться от здания Дворца на достаточное расстояние, как нас окликнули — причём весьма недоброжелательным тоном.

— Мальчик, это твоя собака?

Женщине было на вид лет около сорока — типичная даже не «училка», а «завучиха». Невысокая, плотненькая, невыразительное лицо с густыми бровями и бесцветными тонкими губами, так же русые жидкие волосы, собранные на затылке в пучок, дополняли очки в пластиковой оправе — такой же блёклой, как«деловой» костюм, состоящий из юбки и то ли жакета, то ли пиджака невнятно-бурого цвета. Ни дать ни взять, Людмила Прокофьевна из «Служебного романа», причём задолго до того, как оный роман вошёл в фазу бурного развития. Пальто в клеточку с воротником из искусственного меха было накинуто на плечи — женщина явно торопилась из одного корпуса дворца в другой. К гадалке не ходи — какая-нибудь педагог-методист, а то и просто административный работник ниже среднего уровня. Спешащие в сторону главного корпуса стайки местной школоты (время, когда стартуют занятия большинства кружков и секций уже наступило) поглядывали на неё с опаской.

…школота, значит?.. Ты это брось, дядя, с убогим интернет-сленгом надо завязывать, и чем скорее, тем лучше. Диа и вообще, ровесники неспроста так косятся на «Людмилу Прокофьевну» — наверняка «завучиха» (а может, главный методист, кто их разберёт?) способна доставить неприятности. А мне тут ещё жить… ну, или, дальше посещать Дворец.

С этой мыслью торопливо запахиваю куртку (не хватало ещё, чтобы дамочка разглядела выдающую меня с головой униформу кружка юных космонавтов) и отвечаю, стараясь, чтобы это звучало максимально почтительно:

— Да, моя. Но вы не бойтесь, она очень добрая и детей любит!

В ответ раздражённое фырканье. «Людмила Прокофьевна» поджимает губы, из-за чего они превращаются совсем уж в ниточку.

— Меня не интересует, добрая или нет! На территории, примыкающей к детскому учреждению, выгул собак категорически запрещён, повсюду таблички расставлены для особо одарённых! К тому же, она у вас бегает без поводка и намордника — а это уж совсем ни в какие ворота! А если покусает какого-нибудь ребёнка?

— Говорю же, она добрая, порода такая… — делаю я безнадёжную попытку.

— Ещё и грубишь старшим? — очки ходят ходуном на остреньком носу. От злости, что ли?... — Мне что, милицию вызвать, чтобы они объяснили тебе правила выгула собак?

— Язык чесался ответить, что в примыкающем к дворцу парке здешние жители спокон веку выгуливали своих хвостатых и четверолапых питомцев, даже собачья площадка имеется — с горками, барьерами и прочими брёвнами — но я вовремя сообразил, что относится это, пожалуй, к куда более поздним временам, когда порядка стало не в пример меньше. Или.. не относится? В любом случае, спорить сейчас не