Он был высок и широкоплеч. Длинный черный плащ делал его еще выше. Черты лица у него были правильными и твердо очерченными. Бронзовый загар был виден даже при лунном свете. Его глаза, затененные широкими полями шляпы, казались двумя черными провалами. В нем чувствовалась настороженность, угроза и — ни капли сочувствия.

Рефухио де Карранса посмотрел на эту женщину и вдруг ощутил, как незримая рука стиснула его сердце. Он пришел на эту встречу из чистого любопытства. Ему было интересно, какой должна быть женщина, чтобы ее просьба могла оторвать Висенте от занятий и заставить воспользоваться тем способом связи, которым пользовались только в случаях крайней опасности. И вот он увидел ее. Она была прелестна. Белая кожа и цвет волос говорили о том, что в ее жилах течет кровь вестготов-завоевателей. Этот цвет не редкость на севере Испании, где родился Эль-Леон, но почти не встречается в Андалузии. В посадке ее головы и развороте плеч чувствовались смелость и гордость. Вспомнив податливость ее тела, аромат кожи и шелковистость волос, прижавшихся к его щеке, он с трудом подавил в себе желание еще раз привлечь ее к себе. Он считал себя неподвластным женским чарам. Сейчас эта уверенность таяла как дым.

— Ну? — произнес он, удивленный ее молчанием. — У вас есть ко мне дело или это просто игра? Я нужен вам, чтобы развлечься, или мне следует позаботиться о своей жизни?

— Я… я никогда не предам вас.

— У меня стало легче на душе. Особенно после того, как я внимательно осмотрел сад. Если здесь и присутствует убийца, то это, должно быть, вы.

— Нет!

— Тем не менее мне назначена встреча. В таком случае я — недогадливый любовник, несмотря на мои объятия. Прижмитесь ко мне, я поцелую вас.

Она тряхнула головой и попыталась вырваться. Он продолжал держать ее за руку.

— Я не понимаю, почему вам нравится смеяться надо мной!

— Почему бы и нет? Мало что в мире может меня позабавить. Но мне будет гораздо приятнее, если вы скажете, зачем я вам нужен.

— Я хотела… — Она запнулась, не совсем уверенная в том, следует ли ей говорить дальше.

— Вы хотели? Все чего-нибудь хотят. Мне продолжить за вас?

— Нет! — заторопилась она. — Я хочу, чтобы вы…

— Знаю.

В замешательстве она изумленно взглянула на него. Затем увидела над его плечом гриф гитары, висевшей на ремне у него за спиной. Внезапно она поняла, что он-то и был тем ночным певцом, которого она слушала, — тембр мягкого голоса был один и тот же. Почему-то это успокоило ее, рассеяло сомнения и страх. Она набралась смелости и быстро проговорила:

— Я хочу, чтобы вы увезли меня. — Это прозвучало слишком громко. Его пальцы разжались. Пилар, почувствовав, что ее рука свободна, сделала шаг назад. Его замешательство наполнило ее радостью. Но торжество было недолгим.

— Пожалуйста, — заявил он, снимая шляпу и кланяясь с утонченной грацией. — Я весь к вашим услугам. Это должно произойти сейчас?

— Я хотела бы, чтобы это произошло как можно скорее, но в данный момент мне нечем заплатить. Если вы подождете и выкрадете меня, когда меня повезут в монастырь, вы получите в награду сундук с золотом. Это монастырский вклад на мое имя.

Он был совершенно неподвижен — неподвижность кошки перед прыжком. Когда он заговорил, в его словах слышалась злая ирония.

— Я получу награду? Обладать вами — достаточная награда.

Она почувствовала, как горячей волной поднялись в ней смущение и гнев.

— Вы… вы не получите меня, — гордо ответила она. — Вы сразу же доставите меня в Кордову к тетке.

— Да? — В его тоне сквозило сомнение.

Человек, стоящий перед ней, некогда обладал богатством и титулом, был воспитан в соответствии с требованиями своего класса. Теперь он был бандитом, отщепенцем, сделавшим охоту на людей своим ремеслом. Он был Львом, Эль-Леоном, главарем преступников и убийц, более сильным и жестоким, чем те, кем он руководил. Как она может доверять ему? Но как она может не верить?

— Вы должны мне помочь, Рефухио де Карранса, — вскричала она, подходя вплотную и хватаясь за его плащ. — Я говорю все не так, как следовало бы, но я не знаю, как с вами разговаривать. Я не сомневаюсь, что, если вы согласитесь сделать то, о чем я вас прошу, это будет пощечиной дону Эстебану. Его гордость будет страшно уязвлена тем, что его падчерицу умыкнули у него из-под носа. А если это произойдет на дороге, когда меня повезут в монастырь, у него не будет возможности ни скрыть происшедшее, ни отрицать этого.

Он долго молчал. Наконец спросил:

— Дон Эстебан лично будет сопровождать вас?

— Думаю, да. Он хочет быть твердо уверен, что я надежно заперта.

— Вы, конечно, сознаете, — мягко сказал он, сжимая ее стиснутые кулачки в своих ладонях, — что то, о чем вы просите, погубит вас? Ни один человек во всей Испании не поверит, что вы сохранили свое целомудрие во время этого похищения, и при этом не будет иметь значения, сколь мало времени вы провели в моем обществе. Слишком хорошо известна вражда между вашим отчимом и моей семьей.

Она вздернула подбородок, бесстрашно встретив темный блеск его глаз.

— Если вас это беспокоит, то мне это безразлично. Я уже скомпрометирована так, что лишние разговоры не в состоянии мне повредить… — Она быстро рассказала ему о происках своего отчима.

Рефухио не слишком внимательно слушал молодую женщину. Часть из того, о чем она рассказывала, ему было известно, а он достаточно хорошо знал дона Эстебана, чтобы догадаться, в чем было дело. Его гораздо больше интересовал ее чистый голос, прозрачность ее кожи в лунном свете и огонь, пылающий в черных, как ночь, глазах. Он держал ее тонкие руки в своих, и память о ее теле, прижатом к нему, затуманивала его мысли, порождая все усиливающееся желание узнать о ней больше. Рядом с этим чувством неизбежно возникало неприятное чувство жалости и раскаяния.

— Допустим, все будет так, как вы хотите, — предположил он. — Но поверит ли вам ваша тетка и согласится ли принять вас в свой дом?

— Надеюсь, что поверит, и молю об этом Бога.

— Даже если она согласится предоставить вам убежище, сможет ли она в дальнейшем защитить вас от дона Эстебана?

— Мне остается только надеяться на это. У меня никого нет, кроме нее.

— А как насчет церкви? Может, монастырь?

Его тон, то, что он принял такое участие в ее судьбе, придали Пил ар силы.

— Никогда. Я не создана для того, чтобы стать монахиней, и не желаю принять предложение дона Эстебана.

— Неужели вы удовольствуетесь участью старой девы, бесприданницы, женщины, которую мужчины, желающие жениться на девушках с незапятнанной репутацией, будут презирать?

— Если они столь глупы, что хотят взять меня в жены только из-за богатого приданого или готовы осудить на основании пустых сплетен, то невелика потеря.